"Алексей Молокин. Лабух " - читать интересную книгу авторавпрочем, материальные тени. На месте погибших из небытия будут появляться
другие, и так до бесконечности, верша противоестественный круговорот псевдожизни и псевдосмерти. Но клятые слышат. Оки верят тенью веры, любят тенью любви и надеются тенью надежды. И пусть предметы их вер, надежд и любовей обветшали, пусть от алого полотнища победы остался жалкий выцветший лоскуток, от рубинового света - пустая стеклянная колба и тихо пахнущая духами "Быть может" ниточка из шелкового шарфика на воротнике джинсовки - от школьного выпускного вечера. Пусть от их музыки осталось только слабое поскрипывание патефонной иглы по звуковой дорожке - неважно, они вспомнят. - Вы думаете, я просто бродячий музыкант, - раздельно сказал он. - Ошибаетесь, я - Лабух! И включил звук. Теперь надо было играть. Играть, не обращая внимания на нацеленные на тебя арбалеты, винтовки, автоматы, на хищно скользнувшие в руки финки, на занесенные для удара дубины. Нужно играть свою память. Он щедро рассыпал по темным, густым, медленно колеблющимся водам "Эпитафии" "King Crimson" лунные бусинки Джанго, и сразу же вспыхнула зеленым шкала старенькой "Даугавы", пахнущей канифолью и юностью, и на знакомой волне прорезались живые еще "Битлы" и отчаянно спросили: "Можно ли купить любовь?" - и сами же ответили: "Нет!" Он играл слово "Чикаго", вырезанное на перилах лестничного марша в доме своего детства, он играл небритую отцовскую щеку, пахнущую "Беломором", офицерский планшет с прозрачной целлулоидной вставкой, с которым ходил в первый класс. Он играл отцовские плечи, с которых так хорошо видно колонны веселых людей, и красный шарик, такой счастливый и такой недолговечный. Он играл сладкую горчинку Тяжелым басом гремел фугас, и гитарный гриф дергался в мальчишеских руках, словно ручка управления По-2, загримированного под "Цессну". Он играл гордость - и все работающие радиостанции страны сообщали о новом полете в космос, он играл скорбь - и маньяк-придурок все наводил и наводил пистолет на Джона и никак не мог справиться со спусковым крючком. Он играл чудо, и все подводные лодки возвращались на базы, все самолеты находили свои аэродромы и все космические корабли совершали мягкую посадку в степях Байконура, в Атлантическом океане или в пустыне Невада. Он играл любовь, это когда все жили долго и счастливо и умирали в один день, а еще - это когда на погоне лежала чья-то незнакомая рука с тонкими пальцами и пахло кленовыми листьями. А еще - белые муары поземки на асфальте и пахнущий арабскими духами воротник синтетической шубки у щеки, и мокрые, счастливые хиппи, перепачканные в глине Вудстока, верящие, что так будет всегда, может быть, даже еще лучше. Он играл надежду - и с хрипом развязывалось сердце, снова принимаясь за работу. Гамлет возвращался в гримерную и, стирая грим, скрывал от смерти свое лицо. И смерть, потупившись, проходила мимо. А караваны ракет, несмотря ни на что, мчали Быковых, Юрковских и Дауге от звезды до звезды... Он бросил клятым себя, и те приняли его жертву. И поняли, что здесь, в "сегодня", ничего нужного им нет. - Слушай, парень, возьми "Фендер", хорошая гитара, или вот скрипку возьми... А какой-то пожилой усатый дядька в плащ-палатке уснул, привалясь к покосившемуся фонарному столбу. Рядом с ним лежал ППШ, а по вздрагивающим во |
|
|