"Антонио Муньос Молина. Польский всадник " - читать интересную книгу автора

архиву всех фотографий, сделанных им в Махине за сорок лет: они в беспорядке
лежали на полу, диванных подушках, некоторые были вертикально прислонены к
корешкам книг на полке рядом с цветными фотографиями сына Нади. Он вспомнил
никогда не открывавшийся сундук, стоявший на чердаке в доме его родителей,
где он спрятался однажды, когда ему было семь или восемь лет, и спасительные
сундуки, которые в романах находят потерпевшие кораблекрушение на берегу
необитаемого острова. Для него не существовало отдельных фактов и вещей,
неповторяющихся ощущений, не находящих отзвука слов, изолированных мест:
своим сознанием, взглядом и даже кожей он чувствовал, что все вещи связаны
между собой в пространстве и времени, все принадлежит к никогда не
прерывающейся цепочке между прошлым и будущим, между Махиной и всеми
городами мира, где он побывал наяву или в воображении, между ним самим и
Надей, и этими лицами на черно-белых фотографиях, на которых можно различить
и связать не только факты, но и самые далекие истоки их жизней. С трудом
веря в это, он снова увидел себя сидящим на картонной лошадке, когда ему
было три года, на ярмарке в Махине, в кордовской шляпе, полосатой рубашке,
коротких штанишках, белых носках и лакированных ботинках. Ему показалось
невероятным, что именно здесь, в другом мире, таком далеком от прошлого, к
нему вернулась эта фотография, давным-давно потерянная и забытая. Он увидел
своих родителей в день свадьбы, прадеда Педро, сидящего на ступеньке дома,
инспектора Флоренсио Переса в его кабинете на площади Генерала Ордуньи и
врача дона Меркурио, склонившего свою дряхлую голову над большими страницами
Библии. Он снова увидел лицо женщины, замурованной в Доме с башнями, и ее
глаза, ослепленные темнотой и смертью, увидел своего деда Мануэля в форме
штурмовой гвардии и подумал, что пора вернуться в Махину - теперь, когда
этот город уже не может причинить ему вреда и опутать своими сетями:
вернуться с Надей, чтобы показать ей места, которые она едва помнила, и,
обнявшись, гулять, по крытым галереям на площади Генерала Ордуньи, по улице
Нуэва, бульвару Санта-Мария, по мощеным тротуарам, ведущим к площади
Сан-Лоренсо и Дому с башнями. Шептать ей на ухо, касаясь губами волос,
прижимать к себе со страстью и уверенностью в том, что он принадлежит ей -
счастье, в шестнадцать лет казавшееся ему недостижимым. Он вспомнил звук
дверного молотка в доме своих родителей и только тогда полностью осознал ту
огромную пропасть, которая отделяла его от родного города: небоскребы,
металлические мосты, индустриальные пейзажи, аэропорты, океаны, ночные
континенты, где реки сверкали под луной и города казались ледяными звездами,
дни и месяцы путешествий по цветным пятнам карты мира, которую он
рассматривал в детстве, будто глядя с головокружительной высоты на
поверхность Земли. Но он уже не чувствовал ни тоски, ни беспокойства, ни
страха, ни беспричинных угрызений совести, мучивших его всю сознательную
жизнь и заставлявших жить в ожидании возможного наказания - внезапно
обрушившегося несчастья. Он проспал всего несколько часов и чувствовал в
своем теле невесомую усталость, вялость, звавшую снова вернуться в полумрак
и тепло спальни.

Он осторожно закрыл дверь, чтобы не проникал свет из коридора,
прислушался к дыханию Нади, спавшей с приоткрытым ртом, снял брюки и лег
рядом с ней, прижавшись к ее бедрам и ногам, подтянутым к животу. Когда он
наконец устроился и застыл с закрытыми глазами, ему снова показалось, что он
вернулся в надежное пристанище и звуки города и утренний свет затихают,