"Антонио Муньос Молина. Польский всадник " - читать интересную книгу автора

аптеками и хранившие, как славные знаки отличия, жалкие вырезки из
провинциальных газет... Рамиро фотографировал всех - напыщенных и
самодовольных перед лампами студии, висящих вниз головой в объективе камеры,
как летучие мыши, упершихся с задумчивой важностью локтем в край стола или
указательным пальцем в щеку, перед занавесом с балюстрадами и перспективами
садов, у колонны с гипсовым бюстом какой-нибудь германской знаменитости,
которых почитал дон Отто, когда был в здравом рассудке. Скрывшись, как
шпион, под покрывалом камеры, за стеклянным глазом, безнаказанно наблюдавшим
непроизвольные выражения лиц и тревожные взгляды, Рамиро Портретист с
растущим разочарованием осознавал ничтожность местных важных персон,
посещавших его студию, искусственную или бессмысленную красоту женщин,
неизбежность оплывания жиром, облысения, глупения и деградации. Садясь по
вечерам слушать Шуберта и пить шнапс, Рамиро перебирал свои последние
фотографии, ища хоть одну, достойную великих художников прошлого века,
почитаемых доном Отто, но находил лишь банальные, озлобленные или напыщенные
лица, которые даже возвышенный Надар не смог бы облагородить. Он делал знак,
и глухонемой, находившийся на почтительном расстоянии и глядевший на него не
мигая, как толстый и послушный служка, наполнял его пустой стакан. Когда
пластинка заканчивалась, Рамиро приказывал глухонемому поставить ее на
начало - на просветляюще-тоскливый квартет "Смерть и девушка", больше всех
нравившийся ему из Шуберта и неизменно заставлявший вспоминать свадебную
фотографию, сделанную несколько лет назад, когда он был еще помощником дона
Отто. Он принимался искать ее, неловко двигаясь из-за притупляющего
воздействия алкоголя и разрушительной страстности музыки, но, даже не найдя
этот снимок, прекрасно помнил человека в военной форме и невесту, державшую
его под руку, - очень стройную, с большими светлыми глазами, почти
прозрачной на висках кожей и короткими каштановыми волосами - дон Отто
сказал, что в профиль она похожа на даму Возрождения. Потом они узнали, что
на следующий день после свадьбы она выглянула на балкон, услышав перестрелку
на крышах, и шальная пуля убила ее. Опьяненный водкой и музыкой, Рамиро
Портретист смотрел на эту девушку, сфотографированную им самим на пороге
смерти, и достигал одновременного пароксизма горя и счастья, ставшего
хроническим и намного более острым с тех пор, как он увидел возникающее в
ванночке с проявителем лицо нетленной женщины. Название его любимой
пластинки показалось ему тогда пророческим: "Смерть и девушка". В ту ночь он
подумал, сравнивая свадебную фотографию и снимок, сделанный по заказу
инспектора Флоренсио Переса, что обе женщины походили друг на друга и были
объединены общей судьбой. Не была ли девушка, умершая в 1937 году,
перевоплощением другой, не повторились ли почти семьдесят лет спустя восторг
и искупление преступной любви, не поднялась ли она, сонная, с кровати и не
подошла ли к окну, услышав обольстительный голос смерти - так же как
замурованная в Доме с башнями женщина и девушка Шуберта?

У Рамиро дрожали руки, он поочередно глядел то на одно, то на другое
лицо при свете лампы на рабочем столе и с каждым разом находил их все более
похожими. Особо не церемонясь, он сказал глухонемому, чтобы тот шел спать.
Обладающий буйной фантазией и очень робкий, Рамиро с пятнадцати или
шестнадцати лет жил в удобной непорочности усердного семинариста. Его
близкое общение с реальными женщинами становилось все более трудным и
намного менее приятным, чем отношения с некими девушками, стриженными "под