"Андрей Молчанов. Перекресток для троих" - читать интересную книгу автора

как кофемолка. Что бы я сейчас хотел - ароматно дымящегося кофе, В чашке стиля
рококо. Резину пора менять. Не дорога - каток. Выхлоп из машин, как пар из
чайников. Поземка тоже как пар. В долине гейзеров. Из-под земли, земли
дыханье... Стелющаяся дымка. Кофейку бы!
В 13.00, в понедельник, у нас в редакции планерка. Сегодня понедельник.
До 13.00 я, завотделом фельетонов, а вообще-то сатиры и юмора, принимаю
авторов. Газета наша молодежная, комсомольская, но графоманов ходит - страшное
дело. Сначала с ними было забавно, сейчас - осточертели. Хорошо, ввели
пропускную систему.
Первым делом направляюсь в буфет. И устраиваю себе пир горой. Ем
осетрину - рыхлое, белое мясо с янтарными прожилками, пью сливовый вязкий сок,
затем кофе с молоком. Становится легче. Шторм в мозгах утихает.
В служебном сейфе у меня бутылка виски. Называется "Белая лошадь". Я
запираюсь на ключ, достаю стакан, протираю его жесткими старыми гранками...
Через полчаса я в относительном порядке.
11.00. Кто-то дергает за ручку двери. Я открываю дверь.
Некто Персерберг. Литературный псевдоним - Перов-Серов. Старый
афоризматик. Сед, лик лунообразен, нижняя челюсть бульдожья - слюняво выдается
вперед. Личность по сути своей мне неясная. Человеку за шестьдесят. Что он
сделал? Он пишет афоризмы в газеты. Только афоризмы. Всю жизнь. Мне жалко его.
Жалко, вероятно, потому, что судьбу свою и профессию он воспринимает всерьез.
Без убежденной веры на подобной стезе не удержишься. Этому человеку трудно
сказать "нет". У него я беру все и уж потом оправдываюсь вкусом главного
редактора: дескать, тот зарубил, а я что, я ни при чем. Прием безотказный.
Выполняется со вздохом сопереживания, скорбным покачиванием головы и избавляет
меня от выяснения отношений с авторами. Выяснять же отношения с главным никто
из авторов покуда не рискнул, сознавая мелочность своих творческих амбиций
перед сиятельным идеологическим функционером. Кстати, с Грубоватым и вздорным
нравом.
Я и афоризматик раскланиваемся друг перед другом, улыбаемся, острим, и я
сажусь читать его опусы.
"Если крокодил съел твоего врага, это не значит, что он стал твоим
другом".
Это - пойдет.
"За одного битого двум небитым дали срок".
Это - туфта.
Последующие восемь штук тоже весьма посредственны.
- Неплохо, - сухо, но уважительно говорю я и кладу вирши в ящик стола.
Затем я и ваятель произведений, схожих по краткости с записками
самоубийц, раскланиваемся друг перед другом, улыбаемся, острим, и он,
почтительно-согбенный, удаляется, раскрывая дверь задницей.
Я достаю листок и вычеркиваю девять перлов. Остается один, про
крокодила. Для воскресной подборки "Подумал и рек" нужно минимум пять. В
четверг я сдаю материалы главному. На просмотр. Время есть. А всяких сатириков
- их извечно с избытком, не говоря о юмористах... Наберем веселых фразочек,
успеется...
Почему-то ни одного телефонного звонка... Ах да! Втыкаю вилку
телефонного шнура в розетку. Телефон звонит. Незамедлительно. И сразу сумятица
мыслей: "Жена?! Для нее вот уже два дня, как я нахожусь в командировке, и, по
идее, должен находиться еще одам день... Ладно, оправдаемся внезапным