"Андрей Молчанов. Перекресток для троих" - читать интересную книгу автора

шляпу, сонная одурь и сквозь ее зыбкую кисею, наполненную тенями ускользающего
сна, - аксессуары окружающего меня мира, а именно - квартиры Сашки Козловского,
писателя-сатирика-юмориста очень средней руки; квартиры, вмещавшей стандартное
барахло типа шкафа, стола, телевизора и им подобного. Кровати. На кровати, на
сбившейся желтовато-серой простыне возлежал я, в осколки разбитый вчерашней
пьянкой и ранним сегодняшним пробуждением. Рядом сопела в подушку какая-то
девчонка. Лицо ее со вчерашнего вечера, то бишь вечеринки, я помнил
приблизительно, как, впрочем, и саму вечеринку и все такое. Сейчас ее лицо было
закрыто разметавшимися волосами - длинными, чистыми волосами натуральной
блондинки. Еще я видел ее плечо - упитанное, загорелое, с тонкой белой полоской
от лифчика. Купальника, точнее. Плечо представляло собой сильный возбудитель
сексуальных эмоций, но в данный момент оно меня не соблазняло, как не
соблазняло ничто на свете, кроме какого-нибудь ледяного рассола из-под
маринованных помидоров или огурцов. Состояние мое было близко к состоянию
трупа. Я полагал - легче умереть, чем встать. Но вставать было надо.
Я выбрался из-под тонкого шерстяного одеяла. В квартире было холодно, и
я пошел мурашками. Оделся. Один мой носок свисал с магнитофона. Мятая брючина
выглядывала из-под кровати.
Вообще пробуждения такого рода омерзительны, и этим сказано все.
Я сунул ноги в холодные сырые башмаки. Постепенно ко мне возвращались
все пять присущих людям чувств и способность прогнозировать необходимые
действия, хотя при мысли о физической сложности некоторых из них я испытывал
затравленную тоску. Предметы приобретали четкие контуры, я уже различал пыль на
мебели, всякие полутона, осязал запахи, и они были неприятны: в атмосфере
квартиры стоял и цвел букет трех перегаров: винного, табачного и чесночного.
Дух этот был тяжел и плотен до удивления.
Из соседней комнаты слышался храп и горестные постанывания Козловского.
Он еще спал, счастливчик. С кем-то. Впрочем, его девицу я запомнил... Такая
шатенка. Ну да ерунда.
Холодильник пустовал, если не считать сырых бифштексов-полуфабрикатов в
целлофановой упаковке и пакета молока. Больше - ничего, трудно живут сатирики.
Я срезал тупым и сальным ножом уголок картонной пирамидки и осторожно
глотнул... Тьфу, так и знал! Проклятье! То, что было молоком, превратилось в
вонючую творожную кашу. Я выплюнул ее в раковину.
На кухонном столе обнаружились полбутылки водки, два апельсина и старый,
тронутый белесой плесенью, словно прокаженный, хлеб. Я плеснул алкоголь на дно
чайной кружки, выжал в него сок из одного апельсина и - передернулся. Терпеть
не могу пить спиртное из фаянсовой посуды. Но идти за стаканом или за рюмкой в
комнату, где девица, не хотелось.
Выпил, трудно перебарывая тошноту, и на том покончил с завтраком.
Когда подходил к двери, девица заворочалась на кровати. Потом - тишина.
Я оттянул рычажок замка, вышел и тихонечко притворил за собой дверь.
Ну и все. С подругами Сашка разберется сам. Как - не знаю, но наверняка
ничего отрадного для души в их утренней встрече не будет. Впрочем, плевать.
Морозище - жуть! Как в ледниковый период. В машине - колотун. Картер
замерз наглухо. Три минуты заводной ручкой вращал коленвал. После такого
пробуждения - в состоянии общего воспаления всего организма, со штормом в
мозгах - дело это изнуряющее, хотя и заменяет некоторым образом полезную для
здоровья физзарядку.
Проклятый звон в голове и дрожь в ногах... И замерзшая печка тарахтит,