"Андрей Молчанов. Перекресток для троих" - читать интересную книгу автора

сценарии концерта. Дело стоящее. С нас коньяк и сухое. Ты... при монетах? Я,
понимаешь, поиздержался...
Колька Внедрищев - завотделом на телевидении. Это сила серьезного
масштаба, и халтура у него всегда надежная, без осечек. Размышлять тут не
приходится.
- А потом - ко мне, - продолжает Сашка. - Выписал двух исключительных
чувих. Так что колись на шампанское. И пару шоколадок там... Ну, сам
понимаешь...
- Ты писал фельетон, - говорю я. - О металлоремонте...
- Так его резанули! - отмахивается Козловский.
- Разве? - удивляюсь я.
- Конечно. Да и хрен с ним! - говорит он. - Я уж и забыл... Ну, едем? А
то жрать хочу как сто глистов.
- Так, может, в том и есть причина аппетита? - буркаю я.
- Не, - говорит Козловский. - Это профессиональное. Я же - сатирик. То
бишь юморист с повышенной кислотностью.
Я одеваюсь, гашу свет и запираю дверь на ключ. В этот момент звонит
телефон. Мне представляется, что это - моя жена. Пока мы идем коридором и
спускаемся в лифте, я думаю, как же ей тяжело со мной - лгущим, слабовольным и
ненадежным. Впрочем, каков я есть, знаю лишь я, она - менее пристрастна,
поскольку и менее осведомлена.
Мы чистим снег с машины, прогреваем движок и, покуривая, слушаем мою
передачку.
- Радио - большой унитаз, - констатирует Сашка. - В этом его прелесть.
Но платить там стали меньше, согласись, отец...
- Угу, - отзываюсь я, посасывая японскую таблетку, отбивающую
алкогольный запашок.
Я думаю, что сегодня надо попасть домой. Я сознаю глупость такого
желания, детально представляя, как вхожу, вру о командировке в область, цапаюсь
за чаем с тещей, потом с женой - без этого ни дня не обходится, это закон -
пробираюсь в потемках в комнату, где спит сын, целую его и ложусь спать. Все.
Но почему-то хочу домой. Вероятно, угнетает безнравственность нынешнего
положения. И состояния.
- Сегодня я должен попасть домой, - говорю я.
- Ну и попадешь, - вздыхает Сашка, блаженно, как кот, жмурясь от
летящего в салон резкого света фонарей. - Раз должен.
Снег идти перестал, и вечер синий-синий.
Я вспоминаю Грачеву. Уходит ведь, стерва!
- А у нас Грачева уходит, - говорю я.
- Это бомба такая? - зевает Сашка в воротник.
-Ну.
- А... - тянет он равнодушно.
Мы едем в магазин. Мне отчего-то грустно. Даже пусто как-то. Приемник
докладывает последние новости. Завтра ожидается усиление мороза. Ночью - до
минус сорока двух! С ума сойти! Я думаю о возвращении домой, о лысых покрышках,
о долге за гаражный кооператив и еще о разной житейской дребедени, настойчиво
отвлекающей нас от главного.
Козловский застывшими глазами смотрит на дорогу. Говорить нам не о чем.
Но все же на светофоре он высказывается.
- День прошел, - говорит он.