"Ева Модиньяни. Единственная наследница " - читать интересную книгу автора

какое-то странное победное ликование. И вся церемония погружала вас в это
царство похорон: маревом свечей, великолепием убранства, почтительной
медлительностью священника перед возвышением, на котором покоился сияющий
лаком гроб, торжественной органной музыкой. Строгое звучание органа то
нарастало, то затихало со сдержанной мощью, точно стекающая по склону лава,
раскаленная, но прикрытая сверху пеплом.
Альдо Роббьяти, или просто Риччо, старинный друг покойного, стоял в
одиночестве в глубине базилики почти у самых дверей. Это был
восьмидесятилетний старик, но прямой и крепкий, как дерево. Его темное лицо
густой сеткой покрыли морщины, но глаза глядели бодро и молодо. Они дружили
с Чезаре с детства, и воспоминания о квартале вокруг пьяцца Ветра, где оба
родились и выросли, связали их на всю жизнь.
- Ну что ж, дружище, прощай. До свидания, - прошептал он вполголоса. -
Ты уже там, я еще здесь. Но скоро мы встретимся.
При мысли об этом грустная улыбка невольно тронула плотно сжатые губы
старика. Что ни говори, а смерть друга его глубоко тронула. Теперь он
остался в живых один, единственный из их поколения. "Вам же придется
расхлебывать эту кашу, - не без злорадства подумал он, глядя на теснившихся
у гроба родственников. - Наследство Больдрани не из легких".
И в самом деле, как только стало известно о смерти Чезаре Больдрани,
так той же ночью несколько министров собрались на экстренное совещание, а
утром следующего дня биржа отреагировала легкой паникой. Кое-кто из видных
дельцов уже паковал чемоданы, собираясь на время покинуть страну, другие
затаились и выжидали. А сейчас взгляды присутствующих были прикованы к
черной кружевной накидке на голове Анны Больдрани, единственной наследницы
империи своего отца, и серебристой шевелюре Доменико Скалья, неизменного
поверенного и юрисконсульта старика. Тайны, что хранились в этой голове,
могли затронуть не только сильных мира сего, но и поколебать сами основы
страны.
В церкви было жарко и душновато. Запах ладана, смешиваясь с ароматом
цветов, возносился от кадила изящными завитками к полутемному куполу. В
тишине слышался скрип скамей, глухой, едва сдерживаемый кашель, напряженное
дыхание уставших от долгой церемонии людей.
Дородный священник во всем блеске своего церковного облачения
приблизился к возвышению, на котором покоился гроб, и произнес короткую
прочувствованную проповедь. Он говорил о праведности, которая не будет
забыта, об избранной душе, готовой соединиться с сонмом ангелов в свете
господа, и слегка монотонный, но звучный голос его отчетливо раздавался под
сводами церкви.
- Руки твои полны цветов, в глазах твоих радость, ибо увидели они, как
умирает смерть!..
И закончил он словами послания апостола Павла: "Любовь долго терпит,
она милосердствует, она не завидует, не превозносится, не гордится, не
бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется
неправде, а порадуется истине; все переносит, все покрывает, всегда надеется
и всегда верит".
Анна поднялась первой, и все последовали за ней. Мужчины были в темных
костюмах, сшитых в Париже и Лондоне, женщинам пришлось отказаться от
фривольных изысков Валентино, отдав предпочтение более сдержанным линиям
Милы Шен. Со скорбными лицами, исполненные важности, они по очереди