"Ева Модиньяни. Единственная наследница " - читать интересную книгу автора

календарь на стене у ее изголовья. Там же висела дешевая картинка,
изображавшая гибель "Титаника", и реклама торгового дома "Стукки и K°" с
нарисованной на ней швейной машинкой.
- Да, шестнадцатого июня, - проговорила Эльвира.
Она сказала это рассеянно, правой рукой засыпая желтоватую муку в
кипящую воду, а левой размешивая поленту. Да, ей исполнилось тридцать пять.
Эльвира хорошо помнила конец прошлого века, когда уже появился на свет
Чезаре, а в 1900 году, беременная Джузеппиной, она стояла, согнувшись, над
корытом, когда прибежала одна из работавших в прачечной женщин с известием,
что какой-то анархист убил тремя пистолетными выстрелами в Монце короля
Умберто I. Раньше ее муж Анджело приносил домой страницы из газеты
"Воскресенье", где были удивительные вещи: рисунок машинки, которая шьет
сама при помощи электрической энергии, чудесное приспособление для сушки
волос и даже изображение посудомоечной машины, которая заводилась вращением
рукоятки. Но Анджело умер от двустороннего воспаления легких, и с тех пор
изредка доходили до их дома, стоящего за Порта Тичинезе, пожелтевшие
страницы старых газет, которые Джузеппина тут же прикрепляла к стене над
своей постелью. Это были вести из другого мира. Сама же Эльвира, у которой
была только одна старенькая шаль, мечтала о вязаной кофте, но она не смела
даже выказать такое желание. Шел 1914 год, и ее юбкам было по крайней мере
десять лет.
- Вечером я принесу тебе цветы, - пообещал Чезаре, надевая брюки из
грубой бумазеи и застегивая ремень. Он был еще мальчик, но одевался как
мужчина, а ситцевая рубашка в полоску, которую он надевал поверх изношенной
и заштопанной майки, была с отцовского плеча.
- И не думай об этом, - сказала Эльвира ворчливым тоном, но на душе у
нее потеплело.
Рассвет уже высветлил улицу, но солнце еще не взошло. Розоватый свет,
зарождающийся на востоке, ласкал окно их кухни. Чезаре подошел к матери,
ощущая исходящий от нее уютный запах домашнего очага. На лбу у нее выступили
маленькие капельки пота, который она время от времени смахивала тыльной
стороной руки. В душе Чезаре еще хранилась чудесная память детства об
объятиях матери, о ее мягкой нежной коже, пахнущих мятой губах. Ему хотелось
обнять мать, прижаться к ее груди, но он не осмелился, зная, что Эльвира
оттолкнула бы его. Ее сдержанность и суровый характер, замешенный на
старинных крестьянских традициях, исключали для старших детей какие бы то ни
было ласки и нежности.
На колокольне церкви Сан-Лоренцо пробило половину пятого. Эльвира сняла
с крюка котелок, перенесла его на стол и разложила по мискам дымящуюся
поленту.
- Хватит на весь день, - удовлетворенно сказала она, и улыбка на миг
осветила ее лицо. Быстро собрав большой узел, мать направилась в прачечную,
толкая перед собой тележку с бельем, стирая которое, она могла заработать
самую малость, чтобы прокормить пятерых детей. Зимой она уходила туда еще
затемно и начинала стирать при свете свечи, а летом, когда светало рано,
работа казалась менее тягостной.
Чезаре проводил мать до колонки с водой, а дальше она пошла одна, он
же, наполнив цинковое ведро, энергично вымыл лицо и шею, с фырканьем
расплескивая воду. Соседи тоже давно проснулись, их громкие голоса
доносились из окон. Мужчины запрягали волов, чтобы ехать в поле. Несколько