"Патрик Модиано. Утраченный мир" - читать интересную книгу автора

молодых адвокатов. Известный специалист по гражданскому праву, он выступал
в крупных процессах: в 1969 г. г-н де Рокруа был на три месяца исключен из
парижской коллегии адвокатов по обвинению в превышении профессиональных
полномочий. На это решение совета корпорации г-н де Рокруа ответил
письмом, где объявил о своем намерении выйти в отставку в таких
выражениях, что постановление о временном его исключении из сословия было
заменено исключением навсегда.
В 50-е годы Даниэль де Рокруа пользовался репутацией "богемы в
адвокатуре", он любил ночную жизнь и вращался в весьма разношерстном
кругу".

Я вышел из отеля рано утром. Было уже не так душно, как накануне, и под
аркадами по пути к площади Согласия я ощутил ласковое дуновение ветерка. Я
постоял, разглядывая пустынную площадь, безлюдные Елисейские поля. Немного
погодя я увидел белое пятно, двигавшееся по середине авеню, - это был
велосипедист. В теннисном костюме, он ехал, отпустив руль. Не замечая
меня, он пересек площадь и скрылся на набережной по ту сторону моста. Он и
я - мы были двумя последними обитателями этого города.
Через приоткрытую калитку я проскользнул в сад Тюильри и, сев на
скамейку у центральной аллеи, стал ждать, чтобы совсем рассвело. Ни души.
Одни статуи. И ни звука - только журчит вода в фонтане и чирикают птицы в
листве каштанов над моей головой. В глубине из знойного марева выступает
зеленый деревянный киоск, в детстве я покупал там сласти, теперь он
закрыт, быть может, навсегда.
Я невольно подумал о Даниэле де Рокруа. Я не ответил на его письмо -
таким далеким уже в ту пору казалось мне все, что составляло когда-то мою
парижскую жизнь. Я не хотел вспоминать об этой жизни, о людях, которых
прежде знал. Даже смерть Рокруа оставила меня равнодушным. А теперь, с
пятилетним опозданием, она вдруг вызвала во мне боль и сожаление о чем-то,
что так и осталось без ответа. Рокруа, без сомнения, был единственным, кто
мог пролить свет на некоторые туманные обстоятельства. Почему я не задал
ему в свое время вопросов, которые непрерывно задавал самому себе?
Садовник водрузил посреди лужайки поливальную вертушку: чернокожий
садовник в рубашке хаки и в синих холщовых штанах. Он включил вертушку,
она поворачивалась слева направо, орошая лужайку, а потом, нервно
дернувшись, возвращалась к исходной точке.
Садовнику было лет шестьдесят; серебристые волосы составляли резкий
контраст с черной кожей. Чем дольше я на него смотрел, тем больше крепла
моя уверенность в том, что это тот самый человек, которого я запомнил:
садовник, тоже чернокожий, подстригал лужайку там, справа, у первого
большого фонтана, если войти в сад Тюильри с авеню Генерала Лемонье. Было
это однажды утром в годы моего детства, в саду, пустынном и залитом
солнцем, как нынче. Я слышал стрекотанье катка, чувствовал запах травы.
Сохранился ли еще по ту сторону центральной аллеи зеленый ковер тенистой
части сада, где деревья высятся строевой громадой? А бронзовый лев? А
деревянные кони? А бюст Вальдека-Руссо под портиком? А выкрашенные в
зеленый цвет весы у входа на террасу, нависшую над Сеной?
Я сел за один из столиков в буфете между кукольным театром и каруселью.
Было так жарко, что я долго медлил в тени каштанов, не решаясь выйти на
палящее солнце, чтобы добраться до лестницы и калитки, выходящей на улицу