"Патрик Модиано. Утраченный мир" - читать интересную книгу автора

унылой комнатушке на Хаммерсмит, нынче, к моим тридцати девяти годам,
превратила меня, по выражению Тацукэ, в "нового Яна Флеминга". У меня было
все, что необходимо для счастья. Жена, такая красивая и обаятельная, что
издатель пожелал, чтобы ее фотография украшала обложку первого "Джарвиса".
И эта очаровательная фотография способствовала успеху книги... Трое
прелестных детей, единственным недостатком которых было пристрастие к
телевизору; дом в Лондоне, на утопающей в зелени Ратлэнд-Гэйт; загородный
дом в Клостерсе; а в прошлом году я осуществил давнюю мечту - купил виллу
в Монако, принадлежавшую баронессе Орши, романы которой я читал и
перечитывал в трудную пору на Хаммерсмит, чтобы получше овладеть
английским и в перипетиях "Красного первоцвета" почерпнуть вдохновение и
волю для сочинения моих "Джарвисов". От милейшей баронессы, в каком-то
смысле - моей литературной крестной, ко мне и перешла вилла в Монте-Карло
по улице Коста, 19.
Я вытянулся на кровати. Из-за жары лучше было не делать лишних
движений, но все же я протянул руку к ночному столику и взял старую
тетрадь. Я положил ее у изголовья. Я вовсе не собирался в нее заглядывать.
Зеленая обложка, обтрепанные края, в левом углу - спирали, треугольник, а
над ним надпись: "Клерфонтен". Самая обыкновенная школьная тетрадь,
которую я однажды купил в магазине канцелярских товаров на авеню Ваграм и
в которую записывал адреса, номера телефонов, иногда напоминание об
условленной встрече, - один из немногих уцелевших следов моей былой жизни
в Париже, так же, как просроченный французский паспорт или кожаный
портсигар, ныне бесполезный, поскольку курить я бросил.
Я мог бы разорвать эту тетрадь в клочки - листок за листком, но это был
напрасный труд: на звонки телефонов, в ней записанных, давно уже никто не
отзывался. Зачем же я остаюсь в Париже, на кровати в гостиничном номере,
отирая рукавом рубахи пот, стекающий с подбородка на шею? Ведь достаточно
мне вылететь первым утренним рейсом, и я окажусь в прохладе
Ратлэнд-Гэйт...
Я погасил ночник. Окно было распахнуто, голубой фосфоресцирующий свет,
лившийся с улицы Кастильоне, четко обрисовывал предметы обстановки:
зеркальный шкаф, плюшевое кресло, круглый стол, настенные светильники. По
потолку скользило решетчатое отражение.
Не шевелясь, широко открыв глаза, я мало-помалу освобождался от толщи
панциря английского писателя, под которым скрывался вот уже двадцать лет.
Не двигаться. Ждать, чтобы завершился этот спуск в глубины времени, как
если бы ты прыгнул с парашютом. Вернуться в былой Париж. Прийти на
развалины былого и попытаться отыскать среди них свой собственный след.
Постараться разрешить вопросы, которые так и остались без ответа.
Я слышал, как хлопают двери; на улице болтали и смеялись, под аркадами
отдавался гул шагов. Рядом светлело пятно тетради - скоро я, вероятно,
примусь ее листать. Список призраков. Впрочем, как знать? Быть может,
кто-то из них еще бродит по этому задыхающемуся от зноя городу.
На моем ночном столике - красная карточка, которую мне Сунул портье.
Набранное черным шрифтом имя "Хэйуорд" что-то напоминало мне. Точно.
Хэйуорд...


Между обложкой тетради и первой ее страницей вчетверо сложенный листок