"Габриэла Мистраль. Избранная проза" - читать интересную книгу автора

ногами, как сандалии моей монахини. А вот и площадь Святой... Я смотрю на
ее статую, но мне она ничего не говорит ни о ее восхищениях, ни о ее
"Основаниях". Я сворачиваю на маленькую кривую улочку... Навстречу --
торговцы, женщины, и я приветливо улыбаюсь всем, выказывая мою симпатию. У
меня такое ощущение, будто все они - Ее живое воплощение.
Мы уже исходили всю Авилу. День тем временем распогодился. Небо
расчистилось и на фоне его сияющей синевы четко рисуются зубцы древней
городской стены. Вскоре мы уже за городскими воротами и любуемся
причудливыми очертаниями гор.
Вот он, привычный для Святой Тересы пейзаж! Вот она, разительная,
напоминающая шею грифа, нагота, которая так долго была перед ее огромными
глазами! Эта ширь каждодневно рождала возвышенное состояние ее души среди
самых земных забот.
Весна, думаю я, приободряя себя, застелет эти поля нежностью молодых
всходов.
- Здесь, куда ни глянь, все земли - пахотные, - говорят мне, --
Приезжай сюда летом, и увидишь, какой золотистой добротой полнится эта
равнина.
Вот и Святая Тереса, за своей грубоватой шутливостью прячет глубокое
божественное сознание.
Наконец, вижу ее церковь. Она меня разочаровывает - маленькая и
загроможденная. Никогда не было такого хаоса в душе моей монахини. Я стою
среди настоящих реликвий, но Святая Тереса мне ближе и понятнее на
страницах ее "Обителей". Сердце мое тронул лишь влажный квадратик сада,
того самого, где она с маленьким братом строила из песка игрушечные
монастыри...
Уже на пути в Сеговию я увидела монахиню. Она догнала меня и мы, как
ни в чем не бывало, продолжаем разговор, начатый здесь, на кастильской
месете.
- Мать Тереса, а почему ты однажды, уходя из Авилы, отряхнула пыль со
своих сандалий? Ты на какой-то миг разгневалась, почувствовала себя
оскорбленной? Служители собора и поныне спорят о том, что ты сказала,
умирая. То ли, чтобы твое тело покоилось в Авиле, то ли - в Альбе де
Тормес. Они ведь различили лишь первую букву "А". Им, выходит, мало
безымянного пальца твоей руки, им отдай тебя всю, источающую такое
благоуханье цветов, что оно просачивается сквозь вековые каменные стены.
Монахиня не отрицает, что отряхнула однажды авильскую пыль со своих
сандалий.
- Тебе, моя Святая, сделали много худого и подлого. Тебя, не помню из
какого монастыря, выгнали прямо на снег. Твои исповедники слишком медлили,
не хотели поверить в чудо твоей просветленной души. В письмах твоих к
королю усмотрели политическую интригу и высокомерие. В этих, забывших о
строгости общинах, тебя хлестали крапивой злых наговоров и сплетен...
- Будет тебе, дочь моя! Что за нужда раздувать пустое? Свет Кастилии --
безжалостный, как зеркало. При таком свете непросто верить душам
восхищенным. И в сомнении нет греха. Напротив - оно и хорошо. Ведь я, и
верно, была монахиней властной, пусть не слишком, но все же властной.
Посуди сама, ежели ты в ответе за людей, принявших на себя великий обет,
который нам всем должно исполнить здесь, на земле, то уж рад-не рад, а
изволь их делать все, чтобы никто не отступился. Знаешь, не зря пошла обо