"Габриэла Мистраль. Избранная проза" - читать интересную книгу автора

не кончился поркой... Но когда целая жизнь впереди, есть время свести
счеты. И уж я с еретиками посчиталась! Ты-то знаешь!
Мы выходим из ворот Эскориала. Мои спутники спешат в гостиницу, мечтая
поскорее отведать какое-нибудь местное блюдо... А со мной рядом идет эта
старая женщина. Она входит с нами в ресторанчик при гостинице и этакой
тихоней незаметно садится в дальнем углу. Я поглядываю на нее и улыбаюсь.
После отменной душистой похлебки, мы решили прогуляться - увидеть
Эскориал на расстоянии.
- Мать Тереса, - спрашиваю, - а не по тщеславию ли человеку хочется
что-то основывать, сделать что-то свое, да не раз...
- Если сделаешь мало, дочь моя, ветер времени все сметет, ибо он дует,
тугими щеками. Тщеславные, они как раз и сторонятся всякого дела, берегут
себя от осмеяния. Начинать, основывать, - удел смиренных, безропотных.
Посуди сама: вот я основала здесь мой первый монастырь. А как это было?
Собрала поначалу горстку женщин и приставила к работам... Сколько же
надобно терпения, чтобы выпросить землю, и вытянуть у наших прижимистых
христиан деньги на доски, на кирпич, на кровлю! А жить под одной крышей с
этими женщинами? У меня-то, оказалось, никакого подхода к ним не было,
совсем мало я смыслила, как держать их в послушании. А это, дочь моя,
труднейшее дело... Как я ни бейся, сестры моих надежд не оправдывали. Не
готовы были еще к затворнической жизни во имя Господа Бога. Да и нелегки по
первости все эти заповедания, все ограничения! Я что ни час, видела свои
промашки. Но духом не падала, наоборот, смеялась над собой. Сделаю что не
так, и смеюсь, шучу, чтобы уныние не одолело... У кого руки всю жизнь
белые, холеные, это, дочь моя, от гордыни, ибо не знали они труда.
Уже полдень. Моя старушка идет себе ходко, и подошвы ее сандалий
похрустывают, как сухие листья платана. Сейчас Кастилия, в ее красных
глинах, не земля, а какое-то огромное существо, с которого содрали кожу. В
одних местах она кровоточит, в других на ней такая страшная короста, какой
мне видеть не доводилось. О, эта сушь Кастилии! Похоже, кастильская земля
жадно высасывает кровь у каждого, кто ступил на нее. Полуденный зной меня
сморил, и я плетусь через силу, а моя спутница идет хоть бы что. Земля
здесь, как спекшееся нутро Иова. А сосны? До чего чахлые, редкие, наверно,
земля отказывается их растить, ибо она одержима желанием избавиться от
всего.
Я сажусь и прошу сесть рядом свою спутницу. У нее лицо красное, как
кувшин из красной глины.
- На твоей земле, - говорю, - негде укрыться, а у нас, в Кордильерах,
без труда найдешь убежище и от дождя и от солнца.
- Знаю, знаю... У вас природа - велеречивая, пышная. И земля - жирная,
точно давленые маслины. Вот оттого и мужчины ваши, и женщины, что мякоть
переспелых плодов. И плоды вы собираете лишь там, где только руку
протянуть. Потому и живете, принимая все, как есть. У вас воздух и вправду
напитан пряным запахом ванили и море ваше - величаво. От всего этого - ваше
пагубное пристрастие к слишком громким словам. Истинная простота родилась
здесь, в Кастилии, и отчасти она - моя дочь. Только в Америке простота эта
где-то заблудилась.
Моя спутница поигрывает веткой терновника, обдирая ее, и поглядывает
на меня искоса - нет ли на моем лице обиды.
- Да, мать Тереса, мы рыхлые, мягкотелые и глаза у нас ненаедные и