"Павел Андреевич Мисько. Грот афалины (детск.)" - читать интересную книгу автора

ветром, пыталась рвать на себе волосы.
Тем временем в деревне начало твориться что-то страшное. Моторы ревели
совсем близко, среди хижин. Бульдозеры шли тесно один за другим - строения
рассыпались и ложились под гусеницы с сухим треском. А пальмы поддавались не
сразу. Мотор то одного, то другого бульдозера страшно, с надсадой ревел,
пальма, в которую упирался нож, судорожно вздрагивала. И вот... сочный
протяжный треск, дерево с шумом падает, даже вздрагивает земля. А бульдозер
еще и проползет по пальме, будто хочет вдавить дерево в землю.
Янгу показалось, что с одного бульдозера скалит зубы Пуол. Присмотрелся
- он! Пуол сам ломал, рушил свою хижину.
- Выродок! Лучше бы ты маленьким сдох!.. Проклинаю тебя! - тряс кулаком
его отец, Джива.
Всплески-взрывы плача вспыхивали то тут, то там. В этом содоме среди
машин и людей суетились и полицейские, тащили из хижин людей чуть ли не
из-под самых гусениц бульдозеров, лупили палками по спинам, по головам.
Некоторые пробовали отбиваться, а женщины пускали в ход ногти и зубы. И
полицейские тогда совсем разъярились.
Отец весь дрожал, давая Янгу конец веревки, он никак не мог попасть в
его ладонь. Но отдал наконец, чтоб Янг и рябого поросенка вел за собой. А
сам еще немного покопался в Янговом огромном узле, достал образ бога Вишну.
За рамку образа тут и там были засунуты сухие цветки лиан и орхидей,
бумажные цветки. (Янг любил Вишну, изображенного на этом образке: три лица у
него - и все светлые, добрые, шесть рук, и в каждой что-нибудь держит; возле
бога смирные собаки, красные откормленные буйволы.) А отец тем временем
зажженной спичкой поджег священную душистую палочку для окуривания и начал
ходить с образом и палочкой вокруг хижины и ближних пальм. Потом стал возле
пальмы, которую все обнимала и целовала мать, подымил направо и налево и на
ту, что обнимала мать, и на Янга. А грозные страшные машины с
ножами-отвалами уже совсем близко, уже направляются в их сторону...
- Эй, марш отсюда, пока целы! - надрывали горло полицейские. Лица у них
потные, грязные, чалмы сбились на затылки, а то и развязались.
- Не-е-ет!!! - закричала вдруг мать истошным голосом. Бросила свой
узелок и лампу, полезла на пальму. - Не отдам никому! Не отдам!!!
Хотя пальма и была наклонной, но беременной матери лезть было трудно. И
все же она лезла, обдирая ноги, выше и выше. Вот уже осталась только та
часть ствола, которая, выпрямившись, устремилась вверх.
- Марш, марш! Идите за расчетом! - орали полицейские, подходя все
ближе. - Чего тут стоите? Прочь! - накинулись они на Янга и на отца. - А
ты?! Слезай сейчас же, толстая обезьяна! - затряс кулаком, глядя на мать,
усатый полицейский.
- Не слезу! Не отда-ам!!! - закричала сверху мать. - Люди! Влезайте на
деревья! Они не посмеют нас...
Но ее в реве моторов, в треске ломающихся строений, в причитаниях
женщин, наверное, никто не слышал. Янг окаменел, не мог стронуться с места.
- Именем Его Величества султана Муту приказываю - слезай! - усатый
полицейский, схватив какой-то обломок, запустил им в мать. - Получишь
тридцать ударов палками! Слезай!
- Люди-и! - кричала мать свое. - Не поддавайтесь!
- А ну - подковырни ее, потряси немного! - крикнул полицейский водителю
бульдозера и добавил что-то по-английски.