"Павел Андреевич Мисько. Грот афалины (детск.)" - читать интересную книгу автораветром, пыталась рвать на себе волосы.
Тем временем в деревне начало твориться что-то страшное. Моторы ревели совсем близко, среди хижин. Бульдозеры шли тесно один за другим - строения рассыпались и ложились под гусеницы с сухим треском. А пальмы поддавались не сразу. Мотор то одного, то другого бульдозера страшно, с надсадой ревел, пальма, в которую упирался нож, судорожно вздрагивала. И вот... сочный протяжный треск, дерево с шумом падает, даже вздрагивает земля. А бульдозер еще и проползет по пальме, будто хочет вдавить дерево в землю. Янгу показалось, что с одного бульдозера скалит зубы Пуол. Присмотрелся - он! Пуол сам ломал, рушил свою хижину. - Выродок! Лучше бы ты маленьким сдох!.. Проклинаю тебя! - тряс кулаком его отец, Джива. Всплески-взрывы плача вспыхивали то тут, то там. В этом содоме среди машин и людей суетились и полицейские, тащили из хижин людей чуть ли не из-под самых гусениц бульдозеров, лупили палками по спинам, по головам. Некоторые пробовали отбиваться, а женщины пускали в ход ногти и зубы. И полицейские тогда совсем разъярились. Отец весь дрожал, давая Янгу конец веревки, он никак не мог попасть в его ладонь. Но отдал наконец, чтоб Янг и рябого поросенка вел за собой. А сам еще немного покопался в Янговом огромном узле, достал образ бога Вишну. За рамку образа тут и там были засунуты сухие цветки лиан и орхидей, бумажные цветки. (Янг любил Вишну, изображенного на этом образке: три лица у него - и все светлые, добрые, шесть рук, и в каждой что-нибудь держит; возле бога смирные собаки, красные откормленные буйволы.) А отец тем временем зажженной спичкой поджег священную душистую палочку для окуривания и начал пальмы, которую все обнимала и целовала мать, подымил направо и налево и на ту, что обнимала мать, и на Янга. А грозные страшные машины с ножами-отвалами уже совсем близко, уже направляются в их сторону... - Эй, марш отсюда, пока целы! - надрывали горло полицейские. Лица у них потные, грязные, чалмы сбились на затылки, а то и развязались. - Не-е-ет!!! - закричала вдруг мать истошным голосом. Бросила свой узелок и лампу, полезла на пальму. - Не отдам никому! Не отдам!!! Хотя пальма и была наклонной, но беременной матери лезть было трудно. И все же она лезла, обдирая ноги, выше и выше. Вот уже осталась только та часть ствола, которая, выпрямившись, устремилась вверх. - Марш, марш! Идите за расчетом! - орали полицейские, подходя все ближе. - Чего тут стоите? Прочь! - накинулись они на Янга и на отца. - А ты?! Слезай сейчас же, толстая обезьяна! - затряс кулаком, глядя на мать, усатый полицейский. - Не слезу! Не отда-ам!!! - закричала сверху мать. - Люди! Влезайте на деревья! Они не посмеют нас... Но ее в реве моторов, в треске ломающихся строений, в причитаниях женщин, наверное, никто не слышал. Янг окаменел, не мог стронуться с места. - Именем Его Величества султана Муту приказываю - слезай! - усатый полицейский, схватив какой-то обломок, запустил им в мать. - Получишь тридцать ударов палками! Слезай! - Люди-и! - кричала мать свое. - Не поддавайтесь! - А ну - подковырни ее, потряси немного! - крикнул полицейский водителю бульдозера и добавил что-то по-английски. |
|
|