"Юкио Мисима. Маркиза де Сад (Пьеса в трех действиях)" - читать интересную книгу автора

РЕНЕ. Но, матушка...
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Какие еще тут могут быть "но"?
РЕНЕ. Это случилось только один раз и против моей воли. Клянусь вам!
Поступить так велела мне добродетель. Вам не дано это понять.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Опять добродетель! А если он велит тебе ползать на
брюхе по-собачьи, ты тоже подчинишься? Или превратиться в червя, а?! Где
твоя женская гордость? (Задыхается от рыданий.) Разве так воспитывала я свою
дочь?! Дьявол-муж отравил твою душу!
РЕНЕ. Когда обретаешься на самом дне позора, в сердце не остается места
ни для сострадания, ни для нежности... Эти чувства живут в верхнем слое
души, и, когда душа переворачивается вверх дном, грязь и мусор поднимаются
наверх и замутняют, загрязняют прозрачный и чистый слой... Вы правы,
матушка. Все, что вы говорили, - верно. Но только жалости к вам у меня нет.
Ведь вы ровным счетом ничего не знаете, а стало быть, вреда вам никакого нет
и не будет.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Кто, я не знаю? Да мне известно все!
РЕНЕ. Нет, ничего вам не известно. Что можете вы знать о пути, которым
идет женщина, решившая быть добродетельной до конца и отринувшая ради этой
цели все общественные запреты и саму честь?
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Так говорят все женщины, ставшие жертвой мерзавцев.
РЕНЕ. Альфонс - не мерзавец. Он - моя лестница к недостижимому,
лестница, ведущая меня к Богу. И пускай эта лестница затоптана грязными
ногами, даже забрызгана кровью!
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Опять эти твои витиеватые сравнения. Анна и та над
ними смеется.
РЕНЕ. Об Альфонсе иначе говорить нельзя. Он - голубь, а не лев. Он -
маленький белый цветок в златокудрой пыльце. И при этом не ядовитой, о нет!
Когда этот голубь, этот цветок прибегает к кнуту, начинаешь себя, себя, а не
его ощущать кровожадным зверем... Тогда, на Рождество, я приняла одно важное
решение. Мне мало понимать Альфонса, мало быть его защитницей и опорой. Да,
я вытащила его из тюрьмы и воображаю себя истинно добродетельной женой, но
гордыня застит мне глаза - того, что я сделала, мало... Матушка, вот вы
упрекаете меня за то, что я все твержу: добродетель, добродетель. Но это -
добродетель иного рода, стряхнувшая ярмо привычного и общепринятого. После
той страшной ночи с моей добродетели начисто слетела присущая ей прежде
спесь.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Это оттого, что ты стала соучастницей.
РЕНЕ. Да - соучастницей голубя, маленького белого цветка в златокудрой
пыльце. Я поняла, что была прежде не женщиной, а зверем, имя которому
Добродетель... Вы же, матушка, и поныне - тот зверь.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Такого о своей скромной персоне мне слышать еще не
приходилось.
РЕНЕ. Нет? Ну так я вам повторю хоть тысячу раз. Вы - зверь
Добродетели, своими клыками и когтями вы рвете Альфонса на куски.
Г-ЖА ДЕ МОНТРиЙ. Ты, верно, шутишь! Это меня, меня рвут на куски. И мой
мучитель - твой муженек с его белыми зубами и сверкающими когтями.
РЕНЕ. Нет у Альфонса никаких когтей! Лишь жалкие изобретения
человеческого ума: кнут, нож, веревка да заржавленные орудия пыток. Для него
все эти предметы - примерно то же, что для нас, женщин, белила, румяна,
пудра, помада, духи, зеркальце. А у вас - клыки, дарованные самой природой.