"Григорий Мирошниченко. Азов " - читать интересную книгу автора

боярышни несли и кокошники, и рубахи для вышивки, и венчальные платья. А
шила она не дорого, да любо. Быстрее и лучше ее никто на Москве не шил.
Атаман раскрыл свои походные сумы и подарил Ульянке за ее хлопоты и
заботу тафтяную шубку огненного цвета. Легкая шубка была на векошьих черевах
с бобровым пухом, о восьми корольковых пуговицах. Быстроглазая хрупкая
Фатьма, жена атамана, могла бы той легкой шубкой окутать свой тонкий стан
раз четверо. А Ульяне Гнатьевне та шубка жар-цвета пришлась как раз впору.
- А не велика ли? - насмешливо подмигнув Ульяне, спросил Афонька Борода
и, подбоченясь, стал разглядывать и любоваться Ульянкой. - Ай, и баба! -
Сказал он громче. - Ай, красная! Да любой казачина оженится на тебе. Целуйте
дивчину, хлопцы! Царь-баба!
- Да ну вас! - пропела Ульяна, крутанулась на каблучке возле Афоньки.
- А вот тебе, Ульянушка, сафьяновые ходики-сапожки, лазоревые, по
золоту писанные, - продолжал выкладывать атаман. - Бери, Ульяна, да помни
донского атамана.
Она хотела было поцеловать Старого в губы, но тот отшатнулся.
- Не надо, Ульяна. Сказал же тебе: я женатый. Не балуй! Бери вот и
фатинку белую, турецкую. Кружало надень жемчужное.
Атаман держал ожерелье в протянутой руке, и словно вода полилась
ключевая с его пальцев. Ульяна схватила его и надела.
Глянула в дорогонькое, висевшее на стене зеркальце и обомлела:
- Орлики вы мои! Да что ж вы сделали, со мною? Царицей стала. Матушка
ты моя! Ой, казачки! Голова закружилась. - И понеслась она целовать всех
казаков подряд.
- Задаток бери, казак! - сказала она горячо, звонко поцеловав Левку
Карпова в губы. Потом сгребла Федьку Григорьева и прижалась к нему так, что
дух у казака сперло.
- Ой, хлопцы, ратуйте! - хриплым голосом закричал Федька. - Задушит!
Задорный, звонкий смех покатился по дому.
Атаман, хватаясь за живот и поглядывая на Ульяну, неудержимо хохотал.
Перецеловав всех, Ульяна присела на лавку и принялась примерять
лазоревые сапожки, едва всунула в них ноги. А вот фатинка белая, турецкая, с
легкой опушкой - хоть тресни - мала, не втиснуть Ульяне голову. И так и этак
поворачивалась Ульяна, вытягивалась, старалась не дышать, - нет, не лезет,
проклятая. Бросила она острый взгляд на смеющегося атамана и со злостью
швырнула к его ногам негодную фатинку.
- Да ты не сердись, Ульянушка: заместо фатинки дам тебе выдру, белок с
десяток добрых. Ну, не сердись!
- Я и не сержусь, - тихо сказала Ульяна. - Челом тебе бью, холопка
твоя, государь мой Алексей Иванович! Я рада твоей ласке и подаркам! Таких у
меня еще не было. - И стала просить казаков садиться за стол, уже
уставленный всякими яствами.
Атаман размашисто перекрестился и сел под образами, нарядный, чистый,
уже не смеющийся, а строго задумчивый. На нем был кафтан заморского сукна
голубого цвета. На вороте и на бортах кафтана сверкали звездами четырнадцать
серебряных пуговиц. Надел атаман кизилбашскую саблю, клинок булатный,
рукоять - кость белая. Ножны у сабли черные, оправа медная.
По левую руку атамана присел вместо есаула Афонька Борода. Кафтан
камчатый, желтый. Сабля кривая, легкая. Ножны зелеными камнями изукрашены.
Сапоги у Афоньки зеленые. Перед тем как сесть, он торжественно положил