"Рауль Мир-Хайдаров. Велосипедист" - читать интересную книгу автора

последний раз, он, наверное, предчувствовал, как мало ему отпущено жизни...
Через год, в расцвете ресторанной славы, после шумного вечера, где он играл
до полуночи, он повесился, оставив после себя разбитый вдребезги саксофон и
лаконичную записку: "Ухожу, никому не желаю зла".
Конечно, каждый раз, направляясь в театр или на концерт, на выставку
или в кино, Руслан мечтал встретить Татьяну, но в ту осень пути их
разминулись. Позвонить или заехать к ней по адресу после провала на
экзаменах у него не хватало духу.
Праздное время летело быстро, и в какой-то день он ощутил, как будет
ему не хватать того, что так щедро предоставила столица. Это натолкнуло его
на мысль попытаться устроиться на работу в Ташкенте. Интересной работы было
немало, но у него возникли проблемы с пропиской. Когда он уже отчаялся, на
помощь явился случай.
Ему нравилось, гуляя по старому городу, обходить бесчисленные торговые
ряды базара Уходя, он каждый раз покупал тяжелую кисть винограда, персики
или сочные груши и направлялся в какую-нибудь чайхану, которых немало вокруг
шумного базара среди кривых, узких улиц. У него уже была и любимая чайхана
на Сагбане. Находилась она чуть поодаль от рынка и отличалась чистотой,
малолюдьем и постоянными посетителями. У чайханщика глаз зоркий, он быстро
примечает частых посетителей, и, наверное, потому, подавая кок-чай, однажды
вдруг спросил у Маринюка, отчего тот не весел. Руслан ответил, что,
наверное, последний раз он в этой чайхане, уезжает, не сумев ни прописаться,
ни устроиться на работу, и, слово за слово, рассказал о себе. Чайханщик
выслушал не перебивая и сказал, что вверх по Сагбану, квартала за два
отсюда, находится монтажное управление, где всегда нужны люди, немногие
задерживаются там надолго: с командировками, мол, работа. С легкой руки
чайханщика Руслан в тот же день устроился инженером производственного
отдела.
Жил он по-прежнему на Анхоре, хозяева и квартира его вполне устраивали,
и он, окрыленный успехами, отважился письменно сделать предложение своей
музыкантше. Ответ пришел на удивление скоро, но радости Маринюку он не
доставил. Сказать по правде, отправив письмо, он порядком перетрусил. Нет,
не потому, что вдруг разлюбил ее или испугался трудностей семейной жизни.
Тут существовали другие причины. Даже сейчас, имея за плечами солидный стаж
семейной жизни и несколько приземлив, что ли, свои чувства, тот давний
момент, возникший в связи с предложением, и сейчас не вызывал у него иронии,
как могут вызывать подчас улыбку воспоминания о тех или иных проблемах, так
мучивших и волновавших нас в молодости.
Он не мог, например, вообразить, как представлял бы ее своим близким и
многочисленным родственникам в Мартуке, людям несдержанным, плохо
воспитанным, крикливым, острым на язык. А его друзья! Мог ли он оставить ее
наедине с ними хоть на минуту, не рискуя, чтобы она не услышала глупость,
пошлость или мат, нет, этого гарантировать он не мог.
Да что там родня и друзья, вся поездка в Мартук, без которой никак не
обойтись, оказалась бы сплошным унижением для нее: и грязный вокзал, и
пыльные, разъезженные улицы, на которые за долгую зиму ссыпают тонны золы, и
дом, в котором он вырос, малый и неказистый, без всяких удобств, и, по ее
меркам, наверное, не очень чистый. Все это приводило его в отчаяние. О чем
бы она разговаривала с его родными и близкими? Зато он уже заранее слышал,
как, похихикивая, судачили бы родственники, что она слишком тонка, а руки у