"Рауль Мир-Хайдаров. Велосипедист" - читать интересную книгу автора

жизнью людей Руслан не принял, даже в душе оскорбился: молодости порой
свойственна неуемная гордыня.
Сел он в поезд в прекрасном настроении: впереди- столица, студенческая
жизнь, новые друзья, новый город, все начиналось заново... Девушку у окна с
журналом "Иностранная литература" он приметил сразу. Не рискуя быть
застигнутым врасплох (читала она с упоением), Руслан смело разглядывал ее.
Вечером они случайно оказались в тамбуре и разговорились. Беседа,
начатая с книг, с журнальных новинок, затянулась, проговорили они до
рассвета, до самого Ташкента. Татьяна заканчивала институт легкой
промышленности в Москве и возвращалась домой после практики. Руслан
поделился с ней своими планами, и она долго и увлеченно рассказывала ему о
Ташкенте, где родилась и выросла. Расставаясь, она пригласила его в гости и
оставила адрес и номер домашнего телефона.
Несмотря на стаж и "красный диплом", в институт он не поступил. Это
оказалось столь неожиданным, что Руслан растерялся: рушились все его планы.
О возвращении назад, в совхоз, не могло быть и речи, гордость не позволяла.


***


Ташкент начала шестидесятых годов оказался одноэтажным, зеленым,
уютным. На время экзаменов Руслан снял в самом центре города, на берегу
Анхора, комнату. Скорее даже не комнату, а квартиру: кроме большого зала,
здесь имелась еще и крошечная, в одну кровать, спальня в безоконном закутке.
А самое главное - жилье имело отдельный вход. Хозяева, татары, выходцы из
Оренбуржья, Руслану пришлись по душе, плата оказалась умеренной, а двор,
утопающий в цветах и увитый виноградником, напоминал Маринюку какие-то
неведомые страны, где вечная весна и где очень хотелось побывать.
Провалившись на экзаменах, Руслан решил задержаться на время в
Ташкенте, а там уже решать: или возвращаться домой в Мартук, или податься на
Север. Север в ту пору притягивал молодежь, как магнитом.
Ташкент понравился ему сразу. В сентябре начался театральный сезон, и
он зачастил в театры, концертные залы. Гастролеры любили Ташкент за мягкую,
теплую осень, обилие фруктов, и Маринюк почти каждую неделю видел тех, о ком
раньше только читал в газетах или слышал по радио. Он открыл для себя
рестораны с восточными названиями "Бахор", "Шарк" и особенно "Зеравшан",
мало что утративший от своего прежнего великолепия. Завсегдатаи по старинке
называли его "Региной", а кинорежиссеры любили за то, что здесь можно было
показать, как прожигали жизнь "осколки старого мира". Те далекие годы были
расцветом джаза, и в "Регину" Маринюк ходил не из-за роскоши просторных
зеркальных залов и пышных пальм в неохватных кадках, не из-за голубого
хрусталя и тяжелого серебра на столах, - там играл лучший в Ташкенте
джаз-секстет, а еще точнее - ходил слушать саксофониста Халила, высокого,
смуглого до черноты парня-узбека с нервным, подвижным лицом.
Что-то жуткое и одновременно прекрасное было в его игре, завораживающей
зал. Когда приходил его черед соло-импровизации, все стихало. Играл он стоя,
с закрытыми глазами, раскачиваясь, словно в трансе, играл до изнеможения,
бронзовое аскетическое лицо его преображалось, ворот красной рубашки был
распахнут, вспухали вены на шее. Каждый раз Халил солировал, будто в