"Рауль Мир-Хайдаров. Путь в три версты" - читать интересную книгу автора

у сына были бы братья и сестры, безусые дядья, которые научили бы его
плавать, ходить на лыжах, разжигать костры в ненастную погоду, варить уху из
ершей с жирным налимом. С ними он ходил бы с ночевкой на Илек и на озеро, с
ними загорал бы голышом на дюнах, отгоняя мошкару крупным листом лопуха,
словно опахалом.
К весне Дамир Ахатович твердо знал, что не лежит у него душа ни к
городу, ни к нынешней работе. Потому и мучился еще сильнее.
Желание побывать в родном селе росло день ото дня, а Дамир Ахатович,
уговорив жену на отпуск в Степном, каждый день рассказывал ей и Зарику, как
они будут прекрасно проводить там время.
Правда, он сам давно не был в Степном, последний раз восемь лет назад,
когда вызвали срочной телеграммой - отчим лежал при смерти. От той давней
поездки остался такой жгучий след стыда, который и с годами не проходил.
Когда они с матерью, чистенькой, тихой старушкой, повязанной белым, из
дешевой материи, платком (в которой никак нельзя было узнать и даже
представить некогда бойкую Марзию-апай, которая и огород сама садила, и
саманы по договору, надрываясь, делала, и поденно вместе с русскими бабами
мазала хаты более зажиточным селянам), вернулись из больницы, чтобы найти
машину и подготовить дом для последнего пристанища отчима на этой земле,
Дамир вынул из кармана деньги и сказал:
- Мама, ты найди, кто может выкопать могилу, а я сбегаю за машиной.
Мать, было протянувшая руку, вдруг словно обожглась, отдернула ее и
стала медленно оседать на саке. Дамир кинулся к ней и растерянно спросил:
- Мама, что с тобой?
Марзия-апай неожиданно заплакала, тихо, по-старушечьи, и Дамир чутьем
каким-то понял, что это не плач об умершем, это плач о нем.
- Не к добру, оказалось, сынок, что жил ты столько лет вдали от гнезда
родного, ведь ты был такой добрый, такой участливый, разве забыл, как у нас
хоронят...
И Дамир тут же вспомнил, что не было в их селе могильщиков и нет.
Только пройдет слух, что умер кто-то, на другое утро с рассветом (чтобы
оставалось время и на земные, насущные дела), тянутся к заовражному кладбищу
и парни, и подростки, и отцы семейств, и немощные аксакалы. Кто-то из
седобородых укажет подобающее возрасту и полу место, а если была воля
умершего положить его с кем-нибудь рядом, непременно уважат.
Каждый приходил со своим инструментом: ломом, кувалдой или лопатой.
Иной раз только пару лопат и успеешь выкинуть, так много народу приходит,
особенно зимой, в лютые морозы. Потому что такая работа никому не в тягость,
легко и быстро должна копаться могила, последнее прибежище человека. Как же
он мог позабыть такое? Ведь он с соседом Бахытом не однажды ходил на
кладбище. И зимой не раз спрашивали: "А где Дамир? Где его лом?" Лом у
Каспаровых действительно был знатный, царского времени, единственное
наследство от деда, поденщика-землекопа
Чем ближе становился долгожданный день отъезда, тем чаще Дамир Ахатович
вспоминал этот случай, и он призывал на помощь свою память, мысленно
прокручивал давнюю жизнь в Степном, чтобы еще раз ненароком не обидеть
близких и дорогих ему людей.
Уже перед самым отъездом сестра Машеньки, Катерина Алексеевна, жившая в
Воркуте и растившая одна сына, погодка Зарика, телеграфировала, что выезжает
к ним в гости на солнышке погреться. Так всегда бывает: то годами писем нет,