"Рауль Мир-Хайдаров. Путь в три версты" - читать интересную книгу автора

А теперь, словно после быстрого и дальнего бега, вдруг остановился,
оглянулся и понял, что не туда прибежал. Нет, он не жалел об ушедших годах,
напрасными они не были. Работал на совесть. Учился - тоже не легкое дело. А
Машенька -ведь встретил он ее здесь.
Он словно впервые осознал, что живет высоко от земли, увидел крошечный
пятачок двора, стиснутый ржавыми, некрашеными гаражами, и впервые со дня
рождения Зарика понял, как многим обделен его сын.
Живя в городе, он не был ни театралом, ни болельщиком, и не потому, что
был глух ко всему, просто так сложилась жизнь, не жалел он и об этом. Так
чем же был дорог или враждебен ему город? Ничем - просто они были равнодушны
друг к другу. Даже дома, которые он построил, жили собственной, независимой
никоим образом от него жизнью. Разве не было б странным, если он вдруг,
вспомнив, как в какой-то квартире с особым старанием клеил обои или любовно
ставил оконные рамы, надумал посмотреть, как там эти обои или рамы служат,
разве не приняли бы его за чудака, и хорошо, если только за чудака. Вообще,
отцепили бы дверную цепочку?
А в Степном того, кто ставил дом, как крестного отца, никогда не
забывали. И не удивятся, а обрадуются, если печник вдруг заглянет среди зимы
посмотреть, какая тяга у печки, выложенной им еще весной.
Когда учился в институте, в редкие праздничные дни или занимался, или
хотелось побыть с семьей, с Зариком, ведь в будни сына своего он видел
только спящим. Так потихоньку отдалялся от своих гвардейцев, близких
товарищей по армейской службе, по работе... Некогда ему было коротать с ними
вечера за телевизором или отмечать праздники за шумным, многолюдным столом.
Переход на новую работу лишил Каспарова и без того немногих друзей.
Человеку общительному нетрудно было и в тридцать завести новых друзей.
Но не мог Дамир Ахатович участвовать в часовых дискуссиях о вчерашнем
спектакле или пустом концерте, и не потому, что не имел на этот счет мнения
(мнение теперь все имеют), просто жаль было времени и своего и чужого. И еще
не понимал Дамир Ахатович, как разыскавший зеленый горошек для салата
"оливье" и угробивший на это полдня мог ходить в героях и считаться
радетелем общественных интересов.
Как часто к нему, единственному мужчине, обращались сослуживицы помочь
достать с полок повыше ту или иную папку, потому что боялись выпачкать
платье или, не дай бог, запылить прическу. Каспарову тут бы отметить, что
платье ничем не уступает наряду популярной певицы (с той лишь разницей, что
певица выходит в нем на эстраду). Но Каспаров этого не говорил, как не
говорил и многого того, что думал, но более понятливые читали в его глазах -
"на работу нужно ходить как на работу, в оперетту как в оперетту". Так могли
ли появиться у него друзья на новой работе, если уже через год его за глаза
называли Бирюк.
Теперь, на середине жизни, Каспаров вдруг понял: что бы ни произошло с
ним - у него есть малая родина, Степное, где всегда поймут и примут его.
Не к кому в гости пойти, некого пригласить в целом свете? Да в одном
Степном у него десяток двоюродных и троюродных братьев и сестер, а
племянников и племянниц не перечесть, до конца жизни хватило бы ходить на
одни свадьбы. А как бы он на этих свадьбах плясал забытое "Бишли биу" и пел
под лихую тальянку с колокольчиками озорные частушки! А где-то рядом, среди
сверстников, с кульком чак-чака в руках бегал бы его Зарик.
На соседней улице, на другом краю села, в доме, где шла свадьба, везде