"Рауль Мир-Хайдаров. Чти отца своего" - читать интересную книгу автора

ВДНХ премировали отца именной "Волгой". Но машина для их семьи была не в
диковинку. С тех пор, как Гияз помнил себя, у них во дворе всегда стояла
какая-нибудь полуразвалившаяся "Эмка" или "Победа", а то и трофейный
"Мерседес". Отец в этих краях был и механиком известным, к нему даже из
города приезжали за помощью и советом. На таких, как отец, можно сказать,
держалась вся техника Озерного. Может, оттого здесь вовремя пахали и вовремя
убирали и слыло их Озерное в округе удачливым на урожай.
Поработал с отцом на комбайне и Гияз, да не одно лето,- считай с пятого
класса стоял уже за штурвалом, ел свой заработанный хлеб. В студенческие
годы, хоть и учился далеко, в Омске, когда на каникулах многие уезжали на
хлебоуборку в Казахстан, на целину, Исламов отправлялся домой, потому что
местный райком комсомола присылал в институт приглашение Исламову-младшему.
Отец уговаривал его: возвращайся после окончания института домой или
куда поближе, для строителя в Оренбурге работа найдется. Но Гияз под
различными предлогами отказывался, потому что в годы его молодости рвались
не под отцовское крыло, а, наоборот, уезжали подальше: и свет повидать, и
себя показать.
Отца он уважал. Да и как не уважать: войну прошел от и до и на
рейхстаге за всех Исламовых четырежды расписался, потому что полегли на
фронте трое младших братьев Нури-абы. Да и в мирное время не однажды
отмечали орденами труд Исламова-старшего. И хоть был он беспартийным и не
мог похвалиться высокой грамотой, однако много лет подряд избирался
депутатом областного совета, чем гордился, пожалуй, больше всего.
В доме Исламовых и к труду, и к орденам привыкли, и потому, наверное,
давно, еще школьником, Гияз определил для себя по-мальчишески наивно некую
точку отсчета своей взрослой жизни: заработать первый трудовой орден в
тридцать лет.
Надо же, напридумывал - орден в тридцать лет! - усмехнулся Гияз,
вспомнив о былом. - Такое удалось из моих однокурсников только Силкину.
Вошла мать, присела рядом на диван.
- Я не помешала тебе, сынок?
- Нет, конечно. Посиди со мной, мама.
- Когда ты приезжал на похороны отца, мне и поговорить с тобой толком
не удалось. Я и себя не помню в те дни, не знаю, как и пережила... Но сердце
и за тебя болело, какой-то ты был неухоженный, озабоченный. Неважные, видно,
были у тебя дела в Ташкенте в первые годы. Ты ведь и письма писать перестал,
как бывало прежде, все звонками да поздравительными телеграммами
отделываешься.
Слава богу, теперь, кажется, все иначе. Сестры вон говорят, особенно
младшая,- она ведь у нас первая модница в Озерном,- мол, наконец-то столица
обтесала нашего братца: такой модник стал, костюмы, рубашки с иголочки...
Фарида с Халияром, когда ты ушел, весь гардероб твой перемеряли. Охали
да ахали: "Фирма! Настоящая фирма!" Спрашиваю, что за штука такая - фирма, а
они смеются, говорят: тебе, мама, не понять, старая уже. Вот Гияз наш, мол,
соображает по этой части, все по высшему разряду. Но мне-то все равно, есть
эта фирма у тебя или нет, лишь бы здоров да весел был. Но приятно, что дети
о тебе так хорошо говорят, ведь они вообще мало кого признают, какая-то иная
цена людям пошла...
Вот об этом хотела сказать тебе, сынок. Спасибо, обрадовал ты мое
сердце своим приездом. Из тебя, как из отца твоего, не больно что вытянешь,