"Рауль Мир-Хайдаров. За все наличными" - читать интересную книгу автора

потребкооперация еще не набрала силу, торговли настоящей с магазинами,
универмагами не было, все решалось на рынке, и оттого базар был не
последним, если не главным местом в селе. Ходили туда не только по делам, но
и на людей посмотреть, и себя показать, как говаривали в те годы.
В тот памятный весенний день отец при деньгах пошел на базар с матерью,
то ли купить чего, то ли присмотреть. В торговых рядах расположенного на
пустыре базара, рядом с церковью, они наткнулись на неожиданный для Мартука
товар, который вызвал живой интерес односельчан. Двое инвалидов, один без
руки, другой с деревяшкой вместо ноги, бойко зазывали "приобрести живопись",
"украсить унылую жизнь произведениями искусства". Это были те самые лебеди,
плавающие в ультрамариновом озере, целующиеся голубки, томные красавицы и
неотразимые брюнеты-сердцееды, слащавые пейзажи с пышными кустами роз,
детки, похожие на разнаряженных кукол, былинные богатыри и русалки - все
то, что позже назовут лубком, кичем. Но тогда, на провинциальном базаре,
среди оборванных и полуголодных людей эти холсты казались предвестниками
какой-то другой, грядущей богатой и сытой жизни, оттого-то рядом в
восхищении и толпился народ. Картины стоили недорого, не дороже ведра
картошки или полутора килограммов сала, и их охотно раскупали или меняли на
то же самое сало, на табак-самосад, а за живого гуся можно было сторговать
даже пару, на выбор. Мать тоже порывалась купить одно такое "творение", где
была изображена влюбленная парочка, а по низу шла надпись красными, будто
кровью буквами: люби меня, как я тебя! Но отец остановил ее, сказал: "Не
надо, я лучше нарисую".
Вернулся отец с базара возбужденным, тут же попросил тещу, бабушку
Костика, Марию Ивановну, пожертвовать ему старую клеенку, которую в доме
давно пора заменить, тем более что и новая была, да использовалась только по
воскресеньям и праздникам. Затем с помощью соседа натянул клеенку на рейки,
а потом, опять же у тещи, разжился двумя горстями муки, яйцами, выпросил у
сапожника Петерса казеинового клея и к ночи уже загрунтовал старую клеенку.
Два дня он бегал по поселку, разыскивая, где только можно было, краски,
кисти, но ему и тут повезло. До войны в районном Доме пионеров Мартука
работала изостудия, и нынешний директор Дома пионеров, тоже фронтовик, на
свой страх и риск разрешил Николаю пошарить в заброшенном чулане, где было
свалено все, что осталось от довоенного кружка юных художников. Нашлись там
разные кисти, художественный картон и даже целый рулон отличного холста, а
самое главное - довольно-таки много красок, которые, впрочем, за пять лет
высохли и почти пришли в негодность. Однако Николай, видать, знавший в этом
деле толк, перетер засохшие краски вручную, мешая их со скипидаром, олифой,
подсолнечным и льняным маслом. Костик ему увлеченно помогал. И наконец
настал день, когда отец, уложив всех спать, объявил, что сегодня "приступает
к картине". А утром, когда сын с шумом вбежал в большую комнату, между
окнами, выходившими на Украинскую улицу, висела еще не просохшая, пахнущая
красками и лаком большая картина.
На фоне сказочного замка, утопающего в зелени, на мостике, перекинутом
над большим прудом в лилиях, стояла удивительно красивая женщина, очень
похожая на маму, в белом кружевном до пят платье, в роскошной шляпе,
украшенной цветами, и с ярким веером из павлиньих перьев в руках.
Мальчик, онемев от восторга, затих, не находя в себе сил оторваться от
такой красоты. Ему хотелось закричать: "Это нарисовал мой папа!", но голос
словно пропал, и тогда от гордости за отца он просто заплакал. Плакали и