"Рауль Мир-Хайдаров. Судить буду я" - читать интересную книгу автора

выяснить, но, судя по всему, памятник поставил Шубарин.
Азларханов, Шубарин, Джураев - почему-то эта связка совершенно разных
людей не шла у него из головы, интуитивно он чувствовал, что с ними
связана отгадка многих мучающих его тайн. Но... Азларханова нет в живых,
Джураев, начальник уголовного розыска, поведал, что знал, оставался
Шубарин, да и тот далеко, в Германии. И вдруг "блеснула" шальная идея,
скорее мечта - вот бы заполучить в союзники Шубарина, уж этот человек знал
не только весь расклад сил, кто за кем стоит, но сам некогда был причастен
к формированию той командно-административной системы, для которой ныне
любые перемены означают крах. Прокурор подумал: а почему бы мечте и не
сбыться? Ведь Джураев абсолютно верно угадал: при сегодняшних устремлениях
Шубарина вчерашние его друзья-прихлебатели - только путы на ногах, ярмо на
шее. Теоретически выходило верно, но на практике...
Уверенность в логичности хода крепилась оттого, что он вспомнил анонимное
письмо на свое имя от некоего предпринимателя, который, видя откровенный
грабеж государства (автор писал несколько высокопарно - держава), сообщал
прокуратуре бесценные факты, конкретные фамилии и организации, наносящие
ущерб народу. Немедленные меры, принятые прокуратурой страны и республики,
дали поразительные результаты, перекрыли десятки каналов, по которым шли
миллионные хищения. А ведь писал человек вроде бы из противоположного
лагеря, коллега Японца...
Давняя и странная смерть прокурора Азларханова, казалось бы, не имевшая
отношения к событиям сегодняшнего дня, не давала покоя Камалову, ведь для
ее разгадки и зацепиться было не за что: убийцу выкрали в ту же ночь из
больницы, дипломат, доставленный в прокуратуру ценою жизни, тоже пропал. И
вдруг в непонятной еще связи с фамилией Азларханов память выудила...
Сенатора.
Полковник Джураев, рассказывая о трагедии, разыгравшейся в холле
прокуратуры республики, сказал, что видел там в эти минуты Сухроба
Акрамходжаева. Мысленно Камалов хотел отмахнуться от Сенатора, казалось,
он не имел отношения к Азларханову, ведь уже было точно известно - никогда
эти прокуроры не встречались прежде, никогда их интересы не пересекались.
В то застойное время они стояли на разных ступенях общественного
положения, и ничего не могло быть общего между образованным,
эрудированным, закончившим московскую аспирантуру областным прокурором,
которого юристы республики всерьез называли "реформатор", и вороватым,
тщеславным районным прокурором.
Все вроде так... Но вдруг через год ярко взошла звезда Сенатора, серия его
статей о законе и праве, о правовом нигилизме власти сделала его самым
популярным юристом в республике. Но общаясь с ним по службе, когда тот,
опять же неожиданно, стал заведующим отделом административных органов ЦК
партии, Камалов не слышал от него ни одной свежей мысли, оригинальной
идеи, хотя чувствовал его природный ум и хватку. Отчего произошла столь
странная метаморфоза?
Камалов всерьез изучил докторскую диссертацию Сенатора - удивительно
современная, емкая, аргументированная работа. Народу пришлись по душе его
выступления в печати, он, конечно, взлетел наверх на первой популистской
волне перестройки. Камалову порою казалось, что Сенатор, если судить по
его делам, поступкам, не имел ничего общего со своим научным трактатом.
Так оно и вышло. Сенатор оказался не тем человеком, за которого себя