"Рауль Мир-Хайдаров. Судить буду я" - читать интересную книгу автора

рвануться к двери, но его ловкой подножкой сбили с ног. Затем подняли,
надели наручники, заткнули кляпом рот и, отведя в комнату без окон,
сказали угрюмо:
- Извините, доктор, у вас теперь остался только час, поймите нас...
Минут через сорок, осознав весь ужас своего положения, свою гибель ни за
что, за чьи-то непонятные интересы, он забарабанил ногами в дверь.
Судя по картам и деньгам на столе, они играли по-крупному, но не это
удивило Ильяса Ахмедовича. На столе стоял будильник, и стрелка подходила к
назначенному сроку. Этот будничный красный будильник вселил в него больше
страха, чем все жесткие слова хозяина дома, и доктор обреченно сказал:
- Я согласен, давайте вашу пробирку...
Дома он был через полчаса. Когда вешал пальто в прихожей, увидел, что из
внутреннего кармана высовываются пачки сторублевок.

Прокурор Камалов, вернувшийся в больничную палату, выжидал, что же
предпримет Миршаб, которому он открыто предъявил счет. Заканчивалась
третья неделя нового года, но никаких событий не последовало, правда,
Хуршид Азизович уже знал, что после его визита в "Лидо" Миршаб звонил в
травматологию, якобы желая поздравить с Новым годом и занести праздничный
ужин, этим звонком он выяснил, выписался прокурор или нет. Конечно, пока
он лежит в больнице, Миршаб располагает большей свободой маневра, сейчас
он лихорадочно что-то организовывает - но что он затевает? Ничего нового
из отдела по борьбе с мафией не поступало, впрочем, этого и следовало
ожидать. Салим Хасанович наверняка учел промахи своего друга и шефа
Сухроба Ахмедовича Акрамходжаева, Сенатора, просто так в руки прокурору не
дастся. Это человек, загребающий жар чужими руками.
Размышляя о покушении на трассе Коканд-Ленинабад, о гибели жены и сына,
смерти Айдына, когда тот, читая по губам, записывал на магнитофон
секретное совещание у него в кабинете, оказавшегося выходцем из Аксая, из
окружения хана Акмаля, - прокурор выстраивал четкий треугольник: Сенатор,
хан Акмаль и Миршаб. Конечно, в эту компанию попадал и Артур Александрович
Шубарин, Японец, но отъезд в Германию задолго до ферганских событий ставил
его несколько особняком. К тому же он помнил сказанное начальником
уголовного розыска республики полковником Джураевым: "Шубарину нет смысла
желать вашей гибели. Он понимает: ни Миршабу, ни Сенатору не нужны ни
рынок, ни свободное предпринимательство, а путь к правовому государству, в
котором он заинтересован как банкир, лежит через вас..."
Рассуждая о Японце, чье подробное досье до сих пор находилось у него в
палате под рукой, он вспомнил, что тот чрезвычайно высоко ценил прокурора
Азларханова, оказывал ему внимание, любил появляться с ним на людях. С
Азлархановым дружил и полковник Джураев, тоже лестно отзывавшийся о его
человеческих и профессиональных качествах. Жаль, нет его в живых, думал
Камалов, как хотелось ему пообщаться с ним, и не только потому, что тот
много знал, а потому, что они были люди одной крови, для которых один бог
- Закон. Надо заехать к нему на могилу, подумал Камалов, он помнил, как
полковник Джураев, хоронивший Азларханова, рассказывал, что когда он в
годовщину смерти посетил кладбище, то на месте могильного холмика увидел
прекрасный памятник из зеленоватого с красными прожилками мрамора, где под
словом "прокурор" чуть ниже было выбито: "настоящий". Полковника
заинтересовало, кто так быстро поставил памятник. Это тоже следовало