"Хуан Мирамар. Личное время " - читать интересную книгу автора

маршрутки в Сирии были такие. Помнилось также, что тогда тоже пассажиров
было мало, один или два - точно он не помнил, а что шофер был и тогда
угрюмый и неразговорчивый, помнил точно.
Вскоре закончились улицы Дамаска, и они въехали в зеленую зону
"Аль-Гута" - полосу садов и огородов, кольцом окружавшую город. По местной
легенде, были это остатки Эдема, райского сада, где коварный змий соблазнил
Еву. А скоро кончилась и Гута, и по сторонам шоссе потянулась бесконечная и
унылая Сирийская пустыня - огромное, от горизонта до горизонта усыпанное
щебенкой с островками чахлой травы пространство, напоминавшее ему и раньше,
и сейчас унылые пустыри между домами в новых районах его города, не хватало
только многоэтажек вдали и сиротливо торчащего возле какого-нибудь
"долгостроя" жирафьего силуэта подъемного крана.
Араб, сидевший рядом с шофером, молчал, а сам шофер сначала напевал
какую-то заунывную мелодию, а потом включил радио и оттуда полилась похожая
мелодия, и теперь он иногда отрывал руки от руля и хлопал в ладоши, отбивая
такт.
Унылая мелодия, пейзаж и вся атмосфера поездки располагали к рассеянным
размышлениям, и Рудаки, глядя в окно на бесконечную щебенку вокруг, стал
думать обо всем сразу, и мысли его были хаотичны и нельзя сказать, чтобы
радостны.
Сначала вдруг, ни с того ни с сего, у него в голове возникла песня
ансамбля "Любэ" "Батяня-комбат", и, прислушиваясь к звучащему у него в ушах
наперекор заунывной арабской мелодии припеву "Комбат-батяня,
батяня-комбат...", стал он думать о солисте этого ансамбля, неромантической
внешности дядьке с мясистым лицом, о том, что сейчас этого дядьки, должно
быть, еще нет на свете, как нет и этого ансамбля, и других, подобных ему, а
есть песни Галича и Окуджавы, а он знает и те песни, и другие, и стало ему
от этого грустно, и подумал он, что слишком долго живет на этом свете, и что
слишком много всякого пришлось на его долю, и что совсем не надо было бы
ему, университетскому профессору с кое-каким именем, ехать сейчас опять в
это пекло, да и вообще связываться с этими проникновениями и прочими
сомнительными затеями Хироманта.
"А может быть, прав В.К., и я сейчас сплю?" - подумал он и закрыл
глаза, но в голове продолжал звучать "Батяня-комбат" и слышались завывание
арабской песни и шум мотора, поэтому он глаза снова открыл, посмотрел на
щебенчатую пустыню и стал почему-то думать о маршрутных такси. Подумал, что
в Сирии эти такси появились лет на тридцать раньше, чем в Империи, точнее,
не в Империи, а в новых странах, возникших на ее месте, что такси там сейчас
совсем не такие, как были в Сирии, и дело не в том, что машины другие, а в
том, что в Сирии и пассажиры были вежливые, и шоферы услужливые, а в его
городе маршрутки стали символом хамства и толкучки.
Потом, зацепившись, наверное, за слово "хамство", он стал думать о
созвучном этому слову сирийском городе Хама, о котором он тогда ничего не
знал, кроме того, что есть там знаменитое, более чем тысячелетней давности
колесо для подъема воды в каналы, называемое Нория, или Нурия, о том, что,
если честно, то не намного больше он знает об этом городе и сейчас, хотя
побывал там и прожил почти неделю, - не до городских достопримечательностей
ему тогда было и, если он и видел что-нибудь тогда, все вытеснили из памяти
события, которые они, шутя, называли Хамскими, хотя были они совсем не
шуточными.