"Хуан Мирамар. Личное время " - читать интересную книгу автора

но тут же глаза ему пришлось открыть, потому что лысый толстячок опять
заорал, в этот раз по тому поводу, что надо садиться в машину, а он стоит,
как столб, и что пить надо меньше, а то по утрам некоторые ничего не
соображают. Он сел в "Волгу".
Лысый толстячок был генерал Санин Виктор Никитич, начальник Советского
военного контракта в Сирийской Арабской Республике, а он - лейтенант
Рудаки - был при нем переводчиком, и должны были они ехать куда-то сейчас.
Все это пронеслось у него в голове, и, похолодев от ужаса, несмотря на
Дамасскую жару, он съежился на сиденье рядом с генералом.
"Волга" тронулась, и Рудаки постепенно успокоился, и окружающее стало
приобретать более четкие очертания, как фотография, положенная в ванночку с
проявителем. Он понял, что ехали они по Бейрутскому шоссе, ехали, должно
быть, в Эль-Кунетру инспектировать стоящие там, на самой границе с Израилем,
ракетные комплексы. Уже видны были зеленые террасы курортного пригорода
Дамаска - Забодани: виднелись разноцветные тенты летних кафе на террасах и
бетонные кубики гостиниц и пансионатов. Рудаки вспомнил, как были они с Ивой
в одном таком кафе поздним вечером ели лягушек и пили джин с лимонным соком.
Хорошо тогда было - теплая южная ночь, яркие звезды на небе и вдали огни
Дамаска.
Когда он вспомнил про джин, его вдруг замутило, он сглотнул слюну и
вспомнил, что накануне они отмечали что-то в ресторане "Кав дю Руа",
какую-то чью-то дату.
"А, - вспомнил он, - день рождения Каледина мы отмечали, и,
по-видимому, выпито было много". Каледин был его приятель - тоже военный
переводчик. Минувший вечер помнился смутно, но к проникновению это отношения
наверняка не имело, а было естественным следствием вчерашнего сидения.
Постепенно он вспомнил все или почти все об этом периоде своей жизни.
Вспомнил, что ехали они (то есть едут сейчас) действительно в Эль-Кунетру и
что там ранним вечером был (то есть будет?!) рейд израильтян и диверсия.
Взорвали они тогда (то есть взорвут?!) склад боеприпасов - много сирийцев
погибло, но они с Саниным отделались тогда легко: Санин получил легкую
контузию - ударило его по лысине доской от забора, а ему какая-то железяка,
не осколок, а просто железяка, попала в ногу и вырвала кусок мяса из икры,
но, к счастью, не глубоко и артерии или там вены не задела. Его даже в
госпитале тогда не оставили, а только швы наложили, и хромал он месяц.
Осторожно, чтобы не заметил генерал, Рудаки приподнял штанину на правой
ноге - шрамы были на месте.
"Ну да, конечно, - подумал он, - шрамы и должны быть - это ведь уже
было. А что же будет тогда? - спросил он себя. - Все опять повторится? А
шрамы?" Но ответа не нашел, как не находил он ответов и на многие другие
вопросы.
Ну вот, скажем, какой он сейчас? В зеркальце над ветровым стеклом он
себя не видел. Санин в его внешности ничего необычного не заметил, только за
одежду дрючил. Значит, должен выглядеть он сейчас, как выглядел тогда,
тридцать с лишним лет тому назад, - наивный такой мальчик с грустными
глазами. Недавно он нашел свой старый военный билет, посмотрел на
фотографию, и стало ему грустно и захотелось опять стать таким мальчиком, а
не лысым и бородатым дядькой, стариком почти (хотя стариком он себя не
чувствовал).
Он потер подбородок - бороды не было - и усмехнулся. "Не хватало еще