"Хуан Мирамар. Личное время " - читать интересную книгу автора

"Пространство проникновения не любит суеты", - вспомнил он слова
Хироманта, вспомнил, как он говорил, что надо "слиться с прошлым", и
попробовал представить, какое было за этой дверью парадное в шестидесятые
годы, какая была лестница, какой краской была покрашена дверь его квартиры,
но ничего вспомнить не смог и подумал: "Ерунда это все, пошутил Хиромант
перед смертью". Да и не известно, умер ли он, и узнать никак нельзя -
телефон он свой ему не оставил, да и был ли у него телефон? И где жил он,
Рудаки тоже не знал - где-то на Коломенке, а где - неизвестно. И он сказал
вслух:
- Ерунда все это, чепуха!
И вдруг отчетливо возникла в памяти его квартира, такая, какой она была
в шестидесятые, точнее, не вся квартира, а почему-то кухня, такая, какой она
была в то утро, когда встречал он испанцев с варшавского поезда. Он
вспомнил, как вошел тогда в кухню и увидел грязную двухконфорочную газовую
плиту, а на плите сковороду с остатками яичницы и "кровянки" - завтрак Ивы и
Ниночки. Рядом со сковородой сидела кошка Мусена, которая, как выяснилось
позже, была котом, и переименовали ее, то есть его, в Моисея - Мошку. Сидела
эта Мусена-Мошка на плите и подъедала остатки со сковороды. Жарко было в
кухне и душно, за спиной, заглядывая ему через плечо, толпились испанцы,
один из которых оказался потом швейцарцем, и лопотали по-французски.
Картинка была настолько отчетливой, что Рудаки на миг потерял ощущение
реальности. Он готов был обернуться к испанцам и сказать, как сказал тогда:
- Ma femme et ma fille etaient pressees.*
______________
* Жена с дочкой спешили (фр.).

Он обернулся и увидел, что Дверь открылась, хотя крючок он больше не
нажимал. Он с опаской ступил через порог, ожидая увидеть знакомую
замусоренную лестницу, но шагнул прямо в ослепительный южный полдень,
пахнуло на него жаром, и он зажмурил глаза. Когда он их открыл, то не сразу
понял, где оказался, а потом все вдруг стало на свои места и он узнал улицу
Кусур в славном городе Дамаске, по-арабски называемом Эш-Шам.
Стоял он на тротуаре рядом с лысым толстячком в мятом светло-сером
костюме из блестящей ткани "тропикаль", и к тротуару, на котором они стояли,
подъезжала черная "Волга" с красным флажком на радиаторе. Он опять
зажмурился, но когда открыл глаза, ничего вокруг не изменилось: стоял он
по-прежнему на улице Кусур и толстячок выговаривал ему сердито:
- По форме надо одеваться, лейтенант, а не как пижон! Дорвались до
заграничных тряпок и про устав забыли. Жалко, времени у нас в обрез, а то
приказал бы я вам бегом бежать в расположение переодеваться.
- Виноват, товарищ генерал! - автоматически сказал Рудаки и посмотрел
на свои брюки, не совсем еще понимая, за что получил нагоняй.
Одет он был в белые штаны из джинсовой ткани и черную рубашку, не
совсем подходящие для этой жары, но вполне скромные. И тут он наконец
полностью осознал, где он и какая жуткая штука с ним только что
приключилась. Окончательно понял, что попал он в Дамаск, где служил в
шестидесятые, и положено было всем, кто работал по военному контракту,
носить на службе черные брюки и белые тенниски.
"Прав был, значит, Хиромант", - с ужасом подумал он и опять зажмурился,
надеясь, что, когда откроет глаза, окажется в своем дворе и своем времени,