"Хуан Мирамар. Личное время " - читать интересную книгу автора "Пространство проникновения не любит суеты", - вспомнил он слова
Хироманта, вспомнил, как он говорил, что надо "слиться с прошлым", и попробовал представить, какое было за этой дверью парадное в шестидесятые годы, какая была лестница, какой краской была покрашена дверь его квартиры, но ничего вспомнить не смог и подумал: "Ерунда это все, пошутил Хиромант перед смертью". Да и не известно, умер ли он, и узнать никак нельзя - телефон он свой ему не оставил, да и был ли у него телефон? И где жил он, Рудаки тоже не знал - где-то на Коломенке, а где - неизвестно. И он сказал вслух: - Ерунда все это, чепуха! И вдруг отчетливо возникла в памяти его квартира, такая, какой она была в шестидесятые, точнее, не вся квартира, а почему-то кухня, такая, какой она была в то утро, когда встречал он испанцев с варшавского поезда. Он вспомнил, как вошел тогда в кухню и увидел грязную двухконфорочную газовую плиту, а на плите сковороду с остатками яичницы и "кровянки" - завтрак Ивы и Ниночки. Рядом со сковородой сидела кошка Мусена, которая, как выяснилось позже, была котом, и переименовали ее, то есть его, в Моисея - Мошку. Сидела эта Мусена-Мошка на плите и подъедала остатки со сковороды. Жарко было в кухне и душно, за спиной, заглядывая ему через плечо, толпились испанцы, один из которых оказался потом швейцарцем, и лопотали по-французски. Картинка была настолько отчетливой, что Рудаки на миг потерял ощущение реальности. Он готов был обернуться к испанцам и сказать, как сказал тогда: - Ma femme et ma fille etaient pressees.* ______________ * Жена с дочкой спешили (фр.). Он обернулся и увидел, что Дверь открылась, хотя крючок он больше не нажимал. Он с опаской ступил через порог, ожидая увидеть знакомую замусоренную лестницу, но шагнул прямо в ослепительный южный полдень, пахнуло на него жаром, и он зажмурил глаза. Когда он их открыл, то не сразу понял, где оказался, а потом все вдруг стало на свои места и он узнал улицу Кусур в славном городе Дамаске, по-арабски называемом Эш-Шам. Стоял он на тротуаре рядом с лысым толстячком в мятом светло-сером костюме из блестящей ткани "тропикаль", и к тротуару, на котором они стояли, подъезжала черная "Волга" с красным флажком на радиаторе. Он опять зажмурился, но когда открыл глаза, ничего вокруг не изменилось: стоял он по-прежнему на улице Кусур и толстячок выговаривал ему сердито: - По форме надо одеваться, лейтенант, а не как пижон! Дорвались до заграничных тряпок и про устав забыли. Жалко, времени у нас в обрез, а то приказал бы я вам бегом бежать в расположение переодеваться. - Виноват, товарищ генерал! - автоматически сказал Рудаки и посмотрел на свои брюки, не совсем еще понимая, за что получил нагоняй. Одет он был в белые штаны из джинсовой ткани и черную рубашку, не совсем подходящие для этой жары, но вполне скромные. И тут он наконец полностью осознал, где он и какая жуткая штука с ним только что приключилась. Окончательно понял, что попал он в Дамаск, где служил в шестидесятые, и положено было всем, кто работал по военному контракту, носить на службе черные брюки и белые тенниски. "Прав был, значит, Хиромант", - с ужасом подумал он и опять зажмурился, надеясь, что, когда откроет глаза, окажется в своем дворе и своем времени, |
|
|