"Игорь Минутко. Золотая братина: В замкнутом круге" - читать интересную книгу автора

Такой помнил эту семью Кирилл Любин. Как теперь в гостеприимном доме на
Васильевском острове? Последние годы друзья виделись редко.
Месяца полтора назад Кирилл неожиданно встретил Глеба возле Казанского
собора - в кожаной черной куртке, в кожаной кепке, в сапогах. Обнялись.
Забродин куда-то очень спешил, лишь сказал: "Служу в Чека. Заходи. Обо всем
поговорим". И быстро ушел, затерялся в толпе. А Кирилл ничего не успел
ответить, просто онемел - настолько потрясло его сказанное студенческим
другом: служит в Чека...

"Все! - решился под вечер Любин. - К Глебу. Хотя бы посоветуюсь. Там
видно будет".
Знакомый дом показался Кириллу запущенным донельзя, и первое, что
чрезвычайно удивило его, это вывешенное для просушки на длинном балконе
Забродиных нательное белье, в котором преобладали мужские кальсоны розового
и голубого цвета. К Любину подошел дворник Абдулла, татарин, - он в прежние
времена был частым гостем Глеба, потому что обучал его хитрым приемам
какой-то восточной борьбы.
- Здравствуйте, господин! - обрадовался Абдулла. - Давно к Глебу
Кузьмичу не приходили, нехорошо. Какие времена, хороший господин! Какие
времена! Заселили квартиру Кузьмы Даниловича товарищами пролетариями,
Маргарите Оттовне и Глебушке две комнаты оставили. Вы к ним через черный
ход - там отдельная дверь, Глебушка написал. Какие времена! Нехорошие
времена!
Войдя в дом через черный ход, Кирилл поднялся на третий этаж. На
площадке горела тусклая лампочка, и оказалась тут только одна обшарпанная
дверь; к ней кнопками был прикреплен плотный лист бумаги, и на нем крупными
буквами значилось: "Забродины. Стучите громче".
Кирилл Любин постучал.
- Входите! - услышал он голос Глеба.
Кирилл оказался в крохотной прихожей, где успел обратить внимание на
топчан с высокой подушкой и тулупом коричневым мехом вверх ("Кто же на нем
спит? Неужели Глеб?"), а на табурете стоит самовар, - похоже, горячий. А сам
хозяин, в засаленном атласном халате, с нераскуренной трубкой и книгой в
руке, возлежал на диване.
- Вот те раз! Кирилл? - Глеб легко поднялся с дивана. - Соизволил,
вспомнил! - Он крепко обнял Любина, стиснул так, что дыхание остановилось.
- Отпусти, медведь, задушишь! - стал вырываться Кирилл.
- Так! - Хозяин комнаты насильно усадил гостя в кресло с вытертыми
подлокотниками. - Дай-ка рассмотрю. Средне, средне, товарищ! Бледноват.
Впрочем, по нынешним временам сойдет. Сейчас мой Саид явится - я его послал
в соседнюю лавку, - чай пить будем, за горячим самоваром обо всем потолкуем.
А сейчас... Ты послушай, как стервец пишет! Пророк! Ведь в шестнадцатом году
молвил. Истинные русские поэты все как один пророки! -
И Глеб Забродин с чувством, со слезой в голосе прочитал из книги,
которую держал в руке:

Идут века, шумит война,
Встает мятеж, горят деревни,
А ты все та ж, моя страна,
В красе заплаканной и древней.