"Игорь Минутко. Золотая братина: В замкнутом круге" - читать интересную книгу автораговорится, правда невнятно, намеками, что сервиз был расплавлен и потерян
для России... - Для России! - насмешливо фыркнул князь Воронцов-Вельяминов. - Где она, Россия? - Он уже держал рюмку в руке. - Может, приступим? - Сейчас, Вася, потерпи, - перебил граф Оболин. Его явно взволновали слова Кирилла. - Я не занимался этим специально, но в завещании прадеда... Большой оригинал был наш Григорий Григорьевич. В завещании есть об этом. Величайшее повеление: расплавить. Сейчас не помню. Зато дословно держу в памяти такую фразу из этого завещания: "Редкость сия принадлежит не токмо роду Оболиных, но и России". И вроде бы, припоминаю, каким-то образом сервиз имеет касательство к пугачевскому бунту... - Именно! - перебил Кирилл Любин. - Вы вглядитесь, что изображено на боках братины! И в нереальном, зыбком, колышущемся свете свечей все увидели орнаментные рисунки на братине - картины народной войны под предводительством Емельяна Пугачева, выполненные тонкой пунктирной насечкой: вот на человека с кувалдой в руке, могучего сложения, с повязкой для волос на голове - как у мастеровых демидовских заводов - наседают три всадника в высоких шапках, какие носили в XVIII веке царские драгуны... Шедевр, достойный царицы Глава 7 Пугачевцы Катлинский завод, 10 августа 1774 года "Среди уральских взбунтовавшихся заводов, примкнувших к Емельке, этот - последний, и бой, надо полагать, последний - иссякла черная бунтарская сила взбесившихся мужиков". Так думал граф Петр Иванович Панин, командующий войсками подавления, стоя на пригорке в окружении офицеров и наблюдая из-под насупленных бровей, как под самыми стенами завода его молодцы добивают смутьянов. Средь уцелевших пугачевцев - а их все меньше оставалось в окружении крутящихся бесами всадников в красных мундирах - особо выделялся могучий человек, совершенно седой, волосы под ленту на лбу собраны. Он крушил железной кувалдой налево и направо, а его старались прикрыть три парня, два - тоже богатырского сложения и третий - хрупкий, тонкий, но верткий, как юла. Падали вокруг них поверженные товарищи, да и драгуны с лошадей валились, стоны, крики, запаленное дыхание, храп лошадей, скрежет металла. "Мастеровые, - определил граф Петр Иванович Панин. - Этих мои молодцы положат - и делу конец! Погляжу, как они их..." И в этот миг перед глазами графа явился всадник в белом плаще на белом коне, вставшем на дыбы и замершем перед Паниным. Одно сразу поразило, даже потрясло Петра Ивановича: не был конь взмылен, не дышал запаленно, не спадала с удил розовая пена - как всегда у лошади, остановленной уздой после долгого бега. Хотя явился белый вестник издалека - не было такого среди офицеров и воинов войска |
|
|