"Евгений Мин. Другие времена (Житейские истории) " - читать интересную книгу автора

Когда он вернулся домой, то увидел, что половина плах расколота. Леша
был без ватника и берета, в черной сатиновой рубахе с распахнутым воротом.
Перед ним стоял чурбан. Легко зацепляя плаху острием топора, Леша ставил ее
на чурбан, прицеливался - и плаха с сухим треском разлеталась на части.
- Мне, - сказал Леня, и Леша понял, что он имеет в виду.
- Попробуй, - сказал Леша.
Леня взял топор. Он умел колоть дрова. Но получалось у него совсем не
так легко и красиво, как у Леши. Он почувствовал это и отдал Леше топор.
- Молодец, - похвалил его Леша, но в этой похвале сквозила
снисходительность.
Тоня выглянула из дома, увидела Леню, обрадовалась:
- Вернулся!.. Щеки у тебя как у младенца.
Послышался голос Аделаиды.
- Пора обедать! - потребовала она.
Лене не хотелось уходить со двора, но Леша сказал:
- Командование, оно знает.
Обедали молча, и даже Леша ничего почти не говорил.
После обеда Козыревых уложили на широкую двухспальную кровать. Им
снились разные сны. Тоня видела своего первого мужа, Гурского. Красивый, с
жестким, презрительным лицом, он смотрел на нее, цедя сквозь ровные белые
зубы: "Вы - плохая актриса... Вы никуда не годная жена. Я вынужден
расторгнуть брак с вами". Лене снилось снежное озеро. Ветер вкрадчиво
шептал: "Козырев... Козырев... Где же твой глаз?"
Проснулся Леня раньше Тони и вышел во двор. Все дрова были расколоты и
уложены в поленницу. Перед ней стоял большой чурбан, на нем лежали топор и
рукавицы.
Леня стоял, смотрел и думал. Из дома вышел Леша.
- Отдохнул, свояк? - спросил он.
- Как это ты положил рукавицы? - спросил Леня.
- Обыкновенно, просто бросил их и все, - сказал Леша.
Вышли во двор Тоня и Аделаида.
- Чай, пора чай пить! - засуетилась Аделаида.
- Все, - сказал Леня, и Тоня, зная, что его не уговорить, сказала:
- Пора, пора домой.
Лошкаревы провожали Козыревых на станцию. Подошел поезд. Леня
попрощался с Лешей и Аделаидой Павловной, промычав:
- Ну, ладно, - что означало: "Благодарю вас, большое спасибо за все".
Домой Козыревы ехали молча. Тоня дремала, а Леня уставился в грязный
пол вагона, будто на нем были какие-то диковинные узоры.
Каждое утро Лени уходил в мастерскую и, запершись, не пускал туда даже
близких друзей. "Колдует", - посмеивались одни. "Работает", - говорили
другие, а эстетик Ардашев, узнав об этом, пропищал своим нервным тенорком:
"Полагаю, обыкновенный запой на почве худосочного реализма".
В начале второго месяца Леня сказал Тоне:
- Приди!
Она поняла, что он закончил работу.
В мастерской все холсты были убраны, а посередине стояло новое полотно.
Тоня взглянула на него и заплакала. Тоня, та самая Тоня, из которой нельзя
было вышибить и слезинки.
- Что ты? - спросил Леня.