"Павел Николаевич Милюков. Воспоминания (1859-1917) (Том 2) " - читать интересную книгу автора

4. "НЕОСЛАВИЗМ" И ПАЦИФИЗМ

Прежде чем вернуться к воспоминаниям о деятельности в Третьей Думе, мне
хочется остановиться на своем отношении к двум течениям, которые особенно
ярко проявили себя в эти самые годы: к "неославизму" и пацифизму. Из своей
балканской поездки я вывез обновленные чувства сочувствия к славянскому
прогрессировавшему национализму и к его боевым настроениям. Эти чувства даже
начали примирять со мной моих правых противников в Третьей Думе. Но тут же
они встретили противовес в моем сопротивлении "неославизму" и в моих
пацифистских стремлениях. Расскажу теперь о том и о другом.
Кажется, можно считать изобретателем звучного и привлекательного
термина "неославизм" Крамаржа. По крайней мере, он его привез к нам в
Петербург. Не зная Крамаржа лично, я привык относиться к его имени с
уважением, как к организатору и главе младо-чешского движения. В Петербурге
мы встретились дружески. Но скоро это дружественное отношение стало
прохладным, а затем заменилось более чем сдержанным. Я заметил, что в своем
стремлении создать широкий фронт "неославизма" Крамарж обращается более к
Столыпину и к полякам думского "коло", нежели к нам. Обнаружилась и цель
визита, более политическая, чем идейная. Дело шло о том, чтобы примирить
русских поляков со Столыпиным и тем приобрести голоса австрийских поляков в
венском парламенте; их не хватало для создания желательного Крамаржу
большинства. Эта цель была прикрыта идеей возобновления славянских съездов,
и первый из них был уже намечен в Софии. Я знал одного старого и почтенного
деятеля идеи славянского единения в Софии, издателя небольшого журнала.
Но это был представитель не нового, а старого славизма, ближе всего
связанного с русским славянофильством - и довольно смутного по содержанию.
Около идеи Крамаржа и могли объединиться в России обломки старого
славянофильства, обыкновенно люди консервативного направления. К ним могли,
конечно, присоединиться и молодые элементы, вроде моего восторженного и
наивного знакомого Лясковского, который с софийским съездом и с
"неославизмом" связывал воинствующие стремления архаического "панславизма".
Между тем, в лице Масарика, вождя новой славянской молодежи, я видел совсем
другой тип, нежели запоздавшие последователи эпохи Колара и молодых годов
Шафарика. От "панславизма" этого типа, которому положил конец уже Палацкий -
и увлечения которого продолжали эксплуатировать австрийские враги
славянства, до Масарика было очень далеко. Я не знал тогда, что и Масарик
высказался против подделки "неославизма", не помню даже, знал ли о
произведениях Гавличка, духовного учителя Масарика; позднее я с ними
познакомился, как и с книгой Масарика о Гавличке. Но я уже чувствовал
фальшь. На съезд в Софию я не поехал, как и на следующий, собравшийся в
Праге. Этими двумя съездами, собственно, и кончилась пропаганда Крамаржа; он
сам бросил эту затею, когда увидал, что задняя мысль его политики не
выгорела. "Неославизм" взвился ракетой, протрещал, и потух. Реальные задачи
славянства пошли своим путем, мимо этой опасно вздутой идеологии.
В Москве продолжало действовать, в духе довольно умеренного славизма,
под председательством кн. Павла Долгорукова, Общество Славянской Культуры то
самое, в котором когда-то мы искали точки примирения с поляками. Позднее
князь Павел Дмитриевич организовал Общество Мира и культивировал пацифизм, -
довольно неумеренный. Во время войны он как-то рассказывал нам полушутя,
полусерьезно, как, подъехав к самому фронту, у речки, разделявшей две армии,