"Павел Николаевич Милюков. Воспоминания (1859-1917) (Том 2) " - читать интересную книгу автора

тексте оборвана)... Визит английской эскадры в Петербург как раз перед этим
был отменен по русскому предложению. Дальше началось приспособление к
создавшемуся положению в России. Бенкендорф одобрял Столыпина, а после
покушения на него отметил перемену общественного мнения в его пользу и
предложил называть "революционное" движение (что предполагает "реформы") -
"террористическим".
Но левое течение общественного мнения, "литераторы и наивные люди"
продолжали делать неприятности. Они осенью, в ожидании выборов во Вторую
Думу, затеяли составить "мемуар" или адрес Думе и послать депутацию в
Россию. Я не знаю результатов этого решения, - если только это не тот адрес
Муромцеву в красивом переплете, подписанный левыми именами, который уже по
смерти Муромцева (1910) был мне вручен для передачи его вдове (что я и
исполнил). Очевидно, исход выборов во Вторую Думу помешал выполнению плана,
как он был задуман. Все же, проект посылки депутации с адресом обеспокоил
русское представительство в Лондоне, тем более, что это совпало с новым
погромом в Седлеце и с рядом обращений по этому поводу к европейскому
общественному мнению. Какое-то мое интервью дошло тоже до Парижа и Лондона.
Не помню его содержания, да и гр. Бенкендорф не мог найти его подлинного
текста. Он только упоминает, что я там "осуждаю всякие террористические
средства", и находит, однако, что "когда такой человек, как Милюков, и такая
партия, как его партия, ведут кампанию за границей, этот прием доказывает,
что, по той или другой причине, она находится в отчаянном положении (aux
abois)". "Во всем этом, - прибавляет он, - я принимаю всерьез только
Милюкова; остальные - ничтожества, не имеющие никакого значения и
политического влияния".
Бенкендорф полагал, что "человек, как Милюков, мог бы иметь больше
отклика, если бы сумел взяться за дело", не так, как "открытые
революционеры", но "и тогда он получил бы скудные результаты". Но, думая
переубедить англичан, он "совершил ошибку". У Бенкендорфа уже было смутное
опасение, что Вторая Дума будет "хуже первой"; но, думал он, вместо
выжившего из ума Горемыкина, там будет Столыпин, "государственный человек
небольшого размаха", но сильная личность, которая знает свой путь и "пойдет
прямо к намеченной цели". Бенкендорф делал только одну оговорку,
доказывавшую его проницательность: "почему такое ожесточение индивидуально
против к. д. и этот флирт с противоположным лагерем? На этой покатости можно
поскользнуться, если только не обладать сильным духом и решительной волей".
Бенкендорф не знал только, что это "скольжение" вправо входило в систему.
Обоим корреспондентам пришлось очень разочароваться и ждать осуществления
своих надежд до Третьей Думы.
Проект приезда короля в начале 1907 г. пришлось отложить, и только в
Ревеле удалось, наконец, в 1908 году, устроить свидание государей.
Инструированный Никольсоном, Эдуард VII на этом свидании навел разговор со
Столыпиным на тему о Третьей Думе, проявил неожиданную осведомленность и
наговорил Столыпину много комплиментов по этому поводу. Не знаю, тогда ли же
или несколько позже решено было отправить в Англию делегацию членов Третьей
Думы. Во главе делегации была поставлена декоративная фигура председателя
Думы (на отлете) Н. А. Хомякова - человека вполне культурного и лично
порядочного, которого не стыдно было показать Европе.
Мне в нем всегда вспоминался участник санитарного отряда московского
дворянства, каким я его узнал в 1878 году: ленивый барин, отлынивавший от