"Павел Николаевич Милюков. Воспоминания (1859-1917) (Том 2) " - читать интересную книгу автора

президенту нужна была рекомендация русского посла; им был тогда бар. Розен.
Уже в Нью-Йорке я сказал, что, как представитель оппозиции, я не могу
обратиться к послу с этой просьбой и что я рискую, что он мне откажет. Крейн
убеждал, что отказа не будет, и ссылался на свое личное знакомство с послом
и президентом (тогда президентом был Теодор Рузвельт). Но я оставался
непреклонен. Меня хотели переубедить по приезде в Вашингтон. Там, в номер
гостиницы заходили знакомые и незнакомые посредники, говорили, что президент
выразил желание меня видеть, убеждали, что согласие посла обеспечено,
удивлялись непонятности моего сопротивления...
Позднее, оно мне самому показалось бы, вероятно, странным и даже
смешным. Но тогда было такое время, что я чувствовал себя связанным своей
политической ролью в России. Мне казалось, - а, вероятно, это так и было,
что в кругу моих единомышленников не поймут моего обращения с просьбой к
представителю русского правительства заграницей и сочтут это своего рода
предательством. Повторяю, такое было тогда время...
В Америке, во всяком случае, очевидно, поняли, что тут были не простая
глупость и фанатизм, а наглядная иллюстрация того, что происходило в России.
Из гостиницы меня повезли в обширное помещение (не знаю, было ли это в
Капитолии), где собрались члены обеих палат Конгресса. Тут не было ни
доклада, ни прений, но состоялась интересная для меня и для слушателей
беседа. Тема, конечно, была та же самая; но тут было собрание
государственных людей и видных политических деятелей; их интересовало не
столько мое освещение фактов, сколько самые факты. Знание жизни, конечно, не
было еще знанием России, и по этой части я нашел собрание довольно мало
осведомленным, Но понимали они меня с полуслова.
За беседой последовал ужин; собеседники разбились между отдельными
столиками. За моим столиком, помню, присел, между другими, Тафт (судья, брат
президента), и беседа приняла более интимный и все же содержательный
характер. Поздно ночью я вернулся в Нью-Йорк; а утром следующего дня уходил
в Европу пароход "Messageries Maritimes". Это был единственный случай из
моих поездок в Америку, когда я ехал на французском пароходе, и как раз
тогда на океане разыгралась серьезная буря: единственная, которую я испытал.
Гигантские волны хлестали через стеклянную вышку, в которой помещался
музыкальный салон. Зрелище было увлекательное и страшное... О том, как меня
встретила Дума, рассказано выше.
Б. Балканы и Европа
1908 год был годом моих первых выступлений в Третьей Государственной
Думе. И это был год глубокого "Балканского кризиса". Из русских общественных
деятелей я оказался в этом вопросе единственным специалистом. Мое пребывание
в Болгарии и поездки по Македонии и Старой Сербии в конце века, моя поездка
по западной, сербской половине Балкан в 1904 г. - о чем рассказано в
соответствующих главах этих воспоминаний - познакомили меня не с
официальной, а с внутренней, народной жизнью славянских народов полуострова;
я был свидетелем возрождения их национального сознания и народной борьбы
против поработителей - турок и опекунов - австро-венгерцев. Все мои симпатии
были на стороне этих освободительных стремлений, тем более, что руководство
в борьбе уже переходило от старых "народолюбцев" в руки молодого поколения
новорожденной славянской демократической интеллигенции.
Однако же, совершавшиеся - и особенно предстоявшие - события на этом
узком театре еще предстояло, вставить в более широкие европейские рамки.