"Павел Николаевич Милюков. Воспоминания (1859-1917) (Том 2) " - читать интересную книгу автора

выступлений этой организации была отмечать важные моменты политической
жизни, главным образом, Нового Света, и оказывать этим способом влияние на
общественное мнение Америки. Для этого приглашались наиболее влиятельные
политические деятели, вплоть до президентов, так что выступление под фирмой
Civic Forum было уже само по себе некоторым политическим событием. Для
докладов выбиралась одна из самых обширных аудиторий тогдашнего Нью-Йорка
Carnegie Hall, и доклад читался под председательством какого-нибудь
влиятельного лица. В моем случае это был епископ Поттер. Доклады
сопровождались публичными прениями, которые стенографировались и
распространялись во всеобщее сведение, вместе с голосованием многочисленной
публикой предложенной председателем резолюции.
Мой доклад состоялся на следующий день по приходе парохода. Остаток
первого дня устроители использовали для устройства встречи с нотаблями и
выдающимися общественными и академическими деятелями Нью-Йорка. Приглашенных
числилось более 600 человек.
Мое представление им состоялось по обычной американской процедуре. Я
стоял на возвышении, окруженный устроителями. Каждого из приглашенных
подводили ко мне, называли его имя, и я должен был произнести
сакраментальное how do you do (Как вы поживаете?), пожать руку и произнести,
в случае обращения ко мне, несколько любезных слов. В составе
приветствовавших были лица и имена, мне знакомые; с ними обмен любезностей
был легче. Были знавшие мою роль или, по крайней мере, мое имя; с этими было
труднее. Были - вероятно, большинство - совсем меня не знавшие; тут дело
ограничивалось сакраментальной формулой. От шестисот рукопожатий,
по-американски крепких, осталось осязательное впечатление: рука распухла.
Тут было зерно моих завтрашних слушателей; они несли с собой готовое
сочувствие, к предмету моей речи и разместились на эстраде или в первых
рядах. За ними разместилась всякая публика, и возражения, очень левые и
подчас довольно резкие - мне пришлось выслушать с высоты амфитеатра.
На другой день состоялось заседание, обставленное очень торжественно.
Вступительную речь сказал епископ; она была посвящена значению событий,
происходивших в России, и моей личной характеристике. Текст моего обращения
я, конечно, заготовил заранее, но старался придать ему характер разговорной
речи; оно, во всяком случае, было выслушано с большим вниманием и
прерывалось обычными приветственными возгласами в соответственных местах.
Затем, по приглашению председателя - не полемизировать, а ставить
вопросы - начался ряд ядовитых замечаний, возражений и вопросов сверху; моя
характеристика конфликта между правительством и обществом показалась там
чересчур объективной. Меня вызывали на резкости. Этого я не хотел, а
иногда, - когда суждения о власти переходили в суждения о России, - мне
приходилось не только обороняться, но и самому переходить в наступление.
Большинство аудитории подчеркивало особенно эти места знаками одобрения. В
общем, я мог быть очень доволен полученным впечатлением. Председатель в
заключение прочел одобрительную формулу и предложил согласным произнести
старинное слово Ауе (Да.) (звучало русским: ай). Это "ай" прозвучало очень
громозвучно - и собрание было закончено.
На третий день чествование достигло высшей точки (по моей вине, как
увидим, не самой высшей). Из Нью-Йорка меня повезли в Вашингтон. Там, по
программе, предстоял прием у президента и доклад о России членам Конгресса.
Но я помешал выполнению первого пункта программы. Для представления