"Павел Николаевич Милюков. Воспоминания (1859-1917) (Том 1) " - читать интересную книгу автора

происшествием.
В нашей армии не хватало дисциплины, и, не помню почему, произошло
восстание. Помню себя на высоте крыльца, держащим благородную речь к
бунтовщикам, которые всем кагалом шумели внизу, под крыльцом. Так как моя
речь, очевидно, не произвела благоприятного впечатления, а меры репрессии у
нас не были выработаны, то я, в приливе негодования, вытащил из-за пояса
свою деревянную саблю, признанный символ моего звания, и отбросил ее в
"толпу", слагая тем с себя свою роль. Кажется, на этом происшествии наша
военная игра и оборвалась, без ран и смертных повреждений. Не могу, во
всяком случае, отрицать, что все мы, ребята всех званий и положений,
объединившиеся на заднем дворе, оказались самыми решительными "беллицистами"
(Сторонники войны (по аналогии с пацифистами). (Прим. ред).). Желающие могут
принять это за некоторого рода предсказание будущего.
В качестве поправки приведу еще одно уцелевшее в памяти воспоминание. В
здании училища, в двух шагах от нас, была домовая церковь, и в торжественные
дни Страстной недели и Воскресения Христова духовенство устраивало
процессии, обходя с хоругвями и пением все помещения в здании училища. Один
раз и нас, меня и брата, удостоили присутствовать при выносе плащаницы.
Долго мы готовились к этому таинственному для нас акту; наконец, вечером,
нас повели по темному зданию училища и поместили на какой-то галерее. Мы
были очень разочарованы, во-первых, долгим ожиданием в темноте, причем
разговаривать не полагалось, а затем и краткостью момента между появлением и
исчезновением процессии: мы слышали пение, видели двигающееся пламя свечей,
оставлявших во тьме кучку участников процессии, и этим все кончилось:
процессия скрылась в темноте, из которой вышла. Это было первое мое
воспоминание, связанное с церковью. Но никакого воспитательного влияния оно
не имело. Почему и чем мы были связаны с училищем, мы, конечно, не понимали.
Позднее мы узнали, что отец наш был преподавателем в этом "Архитектурном"
училище и что, следовательно, он был архитектором; что кроме того, он был
инспектором в Училище Ваяния и Зодчества. Значения этих званий мы все же
себе не представляли.
Наше пребывание в Лефортове кончилось довольно трагически. Летом, не
помню, какого года, вся наша семья - родители, я с братом и прислуга
переехали в подгородную деревню Давыдково. Для нас это был целый,
неизвестный до тех пор мир, - начиная с бревенчатой деревенской избы, в
которой мы поселились, и кончая ближайшими окрестностями деревни. Много лет
спустя я случайно попал в Давыдково - и был поражен: до такой степени все
тогдашнее царство, созданное нашим воображением, поместилось теперь в
прозаические тесные рамки. Если можно малое сравнить с великим, я еще раз в
жизни испытал подобное же впечатление.
При выезде из Дарданельского пролива, мне показали холм, поднимавшийся
вдали над прибрежной равниной. "Это - Хиссарлык". - "Как?" - "Это древняя
Троя!" И, значит, вот тут, на берегу, был расположен лагерь греков, а в этом
самом красочном заливе стояли корабли, которых не мог перечислить Гомер!? И
на этом самом блюдечке происходили знаменитые бои? Невозможно! Так же трудно
казалось мне уместить на деревенской улице Давыдкова нашу детскую эпопею. Но
все, действительно, так, на своем месте! Вот, при въезде в деревню,
опустевшая часовня, манившая нас своим таинственным предназначением. От нее
идет, между двумя рядами изб, пыльная дорога, по которой по вечерам мы
провожали расходившееся по домам стадо. А вот - конец так близок, а он