"Павел Николаевич Милюков. Воспоминания (1859-1917) (Том 1) " - читать интересную книгу автора

Спрашивая себя теперь, откуда я заимствовал свою любовь к книгам и свое
раннее знакомство с "толкучкой", я не нахожу другого источника, кроме
Неговорова. Собственно, "толкучки" было две: одна, ближе к нам, "под
Новинским", но хорошие книги там были редки, хотя, если попадались, стоили
баснословно дешево. Другая, настоящая, с большим выбором книг, но по ценам
не всегда мне доступным, называлась "Сухаревкой" (на площади у Сухаревой
башни, теперь не существующей). Книги продавались на лотках по воскресеньям;
но весь переулок рядом был занят книжными складами букинистов, и там можно
было производить самые интересные раскопки. Впрочем, что касается меня,
знакомство с "Сухаревкой" относится к более позднему времени.
Возвращаясь к ранним годам нашего общения с Зерновыми и с их
воспитателем, я могу отметить новое направление наших прогулок, - которые,
собственно, нас и сблизили. Иван Васильевич был страстным любителем рыбной
ловли - и внушил нам эту свою любовь.
Вспоминаю, что проф. Ключевский в частной беседе шутил, что рыбная
ловля удочкой есть специальная привилегия духовного сословия, в
противоположность привилегии дворянской - охоте на зверя и дичь с
огнестрельным оружием. Там - простое, грубое убийство, говорил он, - здесь,
напротив, жертве предлагается на выбор, брать или не брать приманку. Нужно
искусство - склонить ее к выбору; если клюнет, сама виновата.
В этом искусстве четверо ребят - двое Зерновых и двое Милюковых,
кажется, не достигли тогда высокой степени, и я не помню, чтобы мы
возвращались домой с большими рыбинами и с тяжелыми кошелками. Но не в этом
было дело. В чудесные летние воскресенья мы уходили с раннего утра до вечера
на лоно природы, брали с собой на целый день съестные припасы и предавались
полному безделью. Наш путь был не близок: цель была - низкий берег
Москвы-реки, против крутого подъема Воробьевых гор. Надо было пройти от
Арбата всю Москву с пригородом, потом пересечь все Девичье поле, тогда
совершенно пустое (клиники были построены много позже), обойти Ново-Девичий
монастырь и обширными огородами выбраться на берег. Это была целая
экспедиция; но мы не замечали расстояния за веселыми шутками нашего
руководителя. На душе было как-то необыкновенно легко и дышалось свободно.
Проведя так целый день, валяясь на песке и меньше всего думая о рыбе, в
сумерках мы, утомленные ходьбой и воздухом, возвращались уже молча по
домам - и крепко засыпали. Это был целый курс педагогии, который мы
проходили незаметно. Я один из четырех пережил всех, и как мне дорог до сих
пор, в ореоле распускающейся юной радости жизни, образ нашего учителя,
похожего на Сократа.
Возвращаюсь к двору Арбузовского дома, грязному, неубранному и, увы,
оставившему далеко не одни только чистые воспоминания. Двор, как я упоминал,
разделялся нашим домом на две части. Передняя, вместе с домом хозяина и с
двумя палисадниками, была предоставлена в распоряжение дворянских жильцов и
их детей, т. е. нас и Депельноров. Тут происходило то общение, о котором
говорилось выше. Но уже намечалась грань между двумя половинами: с одной
стороны, я, старший Депельнор и старшая сестра, к которой я питал рыцарские
чувства; с другой - Женя и мой брат, хотя и не доходивший в своих резвостях
до его пределов. Эти двое явились посредниками в общении "мальчиков" нашей
половины с "мальчишками" задней половины многочисленной детворой мещан и
ремесленников, занимавших заднюю часть нашего дома. Собственно, общение с
ними нам было запрещено. Но так как следить за этим было некому, то