"Ребекка Миллер. Частная жизнь Пиппы Ли " - читать интересную книгу автора

братья лупили друг друга, кричали и обзывались.
Перед сном мама чмокала мальчиков в лоб, а потом ложилась рядом со мной
и гладила по голове, пока я не засыпала. Мы любили танцевать на кухне под
Бобби Дарина: я вставала ей на ноги, Сьюки прижимала меня к себе и кружила,
кружила, кружила...
Я была младшей, и несколько лет повышенное внимание к моей персоне
казалось вполне логичным. Но, когда мне исполнилось шесть - вроде бы пора
стать самостоятельной, - братья начали роптать: мол, мама только с
сестренкой и возится! Сьюки даже фотоаппарат купила с единственной целью -
снимать меня. Она наряжала меня ангелочком, девочкой-ковбоем, кинозвездой, а
иногда фотографировала голенькой. Воистину, мне досталась очень страстная
мать.
Сьюки была этакой перчинкой: миниатюрной, энергичной с ярко-рыжими
волосами, писклявым голосом и чуть заметным южным выговором, мало похожим на
тягучее миссисипское произношение моей бабушки. Тонкая талия, узкие бедра -
ей приходилось одеваться в подростковых отделах. Я страшно гордилась
эльфийской фигурой Сьюки! По сравнению с тонкой, стройной, звонкой мамой
другие женщины с трясущейся грудью и дряблыми ягодицами казались неуклюжими
коровами.
Сьюки часто улыбалась и вскидывала брови, словно беспрестанно чему-то
удивляясь. Тем не менее, думаю, в глубине души она была пессимисткой. Сужу
по тому, как мама водила машину: петляя по узкой проселочной дороге на нашем
толстозадом мини-вэне, она держала спину неестественно прямо, вцепившись в
руль побелевшими от напряжения пальцами. На каждом повороте Сьюки сигналила,
уверенная: сейчас вылетит неуправляемая фура и раздавит в лепешку. Страдая
бессонницей, она засиживалась допоздна, пекла печенье, разбирала счета или
просто суетилась по хозяйству. Помню, однажды я проснулась среди ночи,
испуганная каким-то кошмаром. Дом стоял погруженный в тишину, но, зная, что
мама не спит, я спустилась на первый этаж и увидела, как она в пижаме
обрывает засохшие листья с комнатных цветов. Сьюки очень мне обрадовалась,
сварила какао, и мы до пяти утра смотрели телевизор. Мы так и заснули в
гостиной: мамины руки на моих плечах, моя голова на ее груди.
Сьюки часто спала в гостиной под тонким пледом и говорила, что раз
ложится так поздно, подниматься в спальню бессмысленно. Утром я расталкивала
ее, и мама брела на кухню выпить стакан апельсинового сока и взглянуть на
часы. Ровно в семь Сьюки пила таблетки - она постоянно жаловалась: мол,
щитовидка барахлит. Когда на первый этаж спускался папа, она, окончательно
проснувшаяся и бодрая, уже хлопотала вовсю: готовила завтрак, упаковывала
нам с братьями обеды, собирала учебники. Завтракали мы сытно, только мама
редко сидела за столом. Она предпочитала стоять у плиты и чайной ложечкой
отправлять рисовый пудинг в без устали смеющийся рот.
Но бывали дни, когда неутомимая болтушка Сьюки затихала и, апатично
глядя по сторонам, не слышала даже моих просьб. Подав ужин, она убегала из
шумной гостиной в свою комнату, чтобы, растянувшись перед телевизором,
съесть тоненький тост с маслом. В такие моменты мой отец Дес тяжело вздыхал,
но не упрекал ее ни словом, зная: порой его супруга перегорает и становится
вялой и апатичной, как игрушка, у которой кончился завод. Папа тут же брал
все в свои руки: хрипло напевая, мыл посуду, купал нас и укладывал спать. Я
любила "папины" вечера, ведь он относился ко мне с чуть заметным холодком.
Для него я была лишь одной из детей, а не зеницей ока, не чудо-девочкой. В