"Линда Лаел Миллер. Флибустьер " - читать интересную книгу автора

примитивными, но мы-то наверняка почувствуем боль.
- Ну, хорошо, - возразил Дункан раздраженно, - тогда не будем ничего
есть, кроме ягод и корешков, так, что ли? - Фиби открыла было рот, чтобы
сделать краткий экскурс на тему вегетарианства в двадцатом веке, но он
прервал ее. - Ах! - продолжал он, пародируя искреннее удивление. - Но,
насколько нам известно, растения тоже обладают чувствами. Единственный
оставшийся выбор умереть с голоду.
- Я сдаюсь, - сказала Фиби.
- Давно пора, - откликнулся Дункан.
Вода в ведре постепенно дошла до состояния неуверенного, как будто
недовольного чем-то, кипения, и Дункан кинул в нее крабов одного за другим.
К огромному облегчению Фиби, они оба незамедлительно испустили дух, не делая
жалких, тщетных попыток выбраться из котелка.
К тому времени, как Дункан палочкой выудил обед из кипящей, пенящейся
воды, зубы у него стучали вовсю. Фиби поморщилась, когда он оторвал клешню
краба и стал раскалывать ее двумя небольшими камнями, но от аромата сочного
крабового мяса у нее закружилась голова.
Вместо тарелок Дункан разложил на земле большие гладкие листья. Дрожа
всем телом, он принялся за еду.
Фиби жевала свои ягоды, жалея, что зачем-то заговорила о
вегетарианстве. Она обожала и цыплят, и рыбу и не отказывалась от иногда
перепадавшего ей филе-миньона в то время, когда жила в двадцатом веке.
Просто ее привела в негодование идея о том, чтобы бросать живых тварей в
кипящий котел, но теперь она уже не могла попросить крабового мяса.
В последовавшей торжественной тишине Дункан разломил пару клешней,
положил их на лист и протянул Фиби.
- Вот, - сказал он. - Глотай, если не помешает гордость, застрявшая в
горле.
Фиби приняла еду и стала поспешно глотать, не думая о приличиях. Вкус
был великолепным.
- Все-таки я думаю, что тебе нужно снять рубашку, - сказала она, когда
они сидели в мирном молчании, слушая шум дождя. - Я не буду смотреть, если
это тебя так волнует.
К тому времени Дункан уже начал зеленеть. Бросив на Фиби негодующий
взгляд, он развязал шнурки и стащил рубаху через голову. Его грудь была
достойна статуи Давида работы Микеланджело, хотя густо заросла черными
волосами, и Фиби не понимала, почему он стесняется. Но, когда она взяла у
него рубашку и стала развешивать ее рядом со своими вещами, она увидела его
спину.
От шеи до пояса его кожу прорезали отчетливые белые шрамы, и Фиби
поразилась, что не почувствовала их в предыдущую ночь, когда ласкала и
гладила его в приступе страсти. Но, разумеется, в тот момент все ее чувства
были заняты совсем другим.
Дункан неподвижно сидел в свете костра, подставив себя ее взорам и
выдерживая эту пытку.
- Что это? - спросила Фиби ровным голосом, возвратившись на свое место
около костра, и опустилась на колени на песок, положив руки на бедра,
прикрытые бархатным плащом.
- Меня высекли, - объяснил он, вызывающе глядя ей в глаза.
При этих словах к горлу Фиби подступила желчь, но она проглотила комок