"Стивен Миллхаузер. Метатель ножей " - читать интересную книгу автора

когда-то он был моим лучшим другом, и думать о нем иначе было нелегко. Даже
в те времена крепкой дружбы - последние два курса колледжа и потом еще год,
когда мы виделись ежедневно, - другом он был трудным и требовательным.
Презирал традиции, однако был сдержан в привычках, порой у него случались
вспышки, иногда он внезапно замолкал, серьезный на грани сарказма,
нетерпимый к посредственности, про. клятый неизменным чутьем на малейшую
фальшь фразы, жеста или взгляда.
Он был красив: резкие черты лица жителя Новой Англии (его семья, как он
утверждал, поселилась в Коннектикуте сразу после падения Римской империи), -
но невзирая на манящие улыбки однокурсниц, воздерживался от бурных романов с
городскими девушками в кожаных куртках: не желал иметь с ними ничего общего.
После колледжа мы год вместе снимали комнату в университетском городке,
полном кафе и книжных магазинов, платили за нее пополам и дрейфовали от
одной пустяковой работы к другой. Я оттягивал неминуемо ожидавшую меня жизнь
в костюме с галстуком, а он издевался над моим обыкновенным страхом стать
обыкновенным, защищал американский бизнес как единственный оплот
оригинальности, читал Платона и "Основы современной шахматной игры" и играл
на флейте. Однажды он уехал - вот просто так, - начать то, что он называл
новой жизнью. Еще год я получал открытки из маленьких городков по всей
Америке с изображением Главных улиц и старинных железнодорожных станций
где-то в глухомани.
На открытках он писал что-нибудь вроде "До сих пор ищу" или "Ты не
видел мою бритву? Помоему, я оставил ее в ванной". Потом полгода ничего - и
вдруг открытка из Юджина, штат Орегон, в которой он подробнейшим образом
описывал неопознанный деревянный предметик, обнаруженный в верхнем ящике
бюро в спальне, которую он снимал, - а потом девять лет молчания. За это
время я устроился на работу и почти женился на старой подруге. Купил дом на
симпатичной улице, что тянулась меж рядами кленов и веранд, немало размышлял
о старом друге Альберте и спрашивал себя, к этому ли я стремился в те давние
дни, когда еще к чему-то стремился, - к такой ли жизни, какой живу сейчас.
Городок оказался хуже, чем я предполагал. Я медленно проехал
рассыпающееся кирпичное здание бумажной фабрики с заколоченными окнами, ряды
поблекших шелушащихся домов на две семьи, где на просевших верандах сидели и
пили пиво парни в черных футболках, тату-салон и вялый ручей. Дорога 39
вилась по полям дикой моркови и желтой амброзии, то и дело попадался унылый
домик или грядка пожухлой от солнца кукурузы. Я миновал прогнивший сарай с
обвалившейся крышей. Проехав 3,2 мили по одометру, я увидел у края дороги
видавший виды дом.
Перед ним в высокой траве лежал велосипед, открытый гараж был до отказа
набит ветхой мебелью. Я неуверенно свернул на немощеную дорожку,
остановился, не выключая мотора, вышел и направился к двери. Звонок
отсутствовал. Я постучал по сетке, которая громко заколотилась о косяк, и к
двери подошла высокая, босая и очень бледная женщина с заспанными глазами, в
длинной мятой черной юбке и робе поверх футболки. Я спросил про Альберта,
она подозрительно на меня глянула, дважды быстро качнула головой и хлопнула
дверью. Направляясь к машине я заметил, как ее бледное лицо смотрит на меня
из-за раздвинутых розовых занавесок. Я подумал: может, Альберт женился на
ней, а она не в себе? Потом, выруливая с дорожки, я еще подумал, что следует
сейчас же развернуться - немедленно - и рвануть подальше от этих путаных
приключений в дикой местности. В конце концов, мы не виделись девять долгих