"Стивен Миллхаузер. Метатель ножей " - читать интересную книгу автора

лето всегда кончалось и притом длилось бесконечно, игры начинали нас
раздражать, мы жаждали новых, более насыщенных. Августовские сверчки трещали
все громче, одинокий красный лист выглядывал с зеленой летней ветки, мы,
словно в отчаянии, кидались в новые приключения, а долгие неизменные дни
тяжелели от скуки и тоски.
Я впервые увидел ковры на задних дворах по соседству. Они мелькали за
гаражами, разноцветно вспыхивали за домами на две семьи, где бельевые
веревки на шкивах тянулись от переднего крыльца к высоким серым шестам, и
старики-итальянцы в соломенных шляпах копались в земле меж грядками
помидоров и кукурузы по пояс. Однажды я видел один в дальнем конце узкого
заросшего травой прохода между оштукатуренными домами - ковер легко скользил
над землей не выше мусорных баков. Я их замечал, но интересовался ими не
больше, чем прыжками через скакалку, за которыми лениво наблюдал на школьной
площадке, или опасными играми с перочинным ножом, которыми развлекались
парни постарше на задворках кондитерской. Как-то утром я увидел ковер на
соседнем дворе; четыре мальчика стояли вокруг и неотрывно за ним следили. Я
не удивился, когда спустя несколько дней отец пришел с работы с длинным
свертком подмышкой - в толстой коричневой бумаге, перевязанной желтоватой
бечевкой, из которой выбивались короткие колючие волоски.
Тусклее, чем я надеялся, не такой волшебный - бордовый с зеленым:
темно-зеленые завитушки и кольца на фоне бордового, почти бурого. По краям
бахрома из толстых жестких шнурков. Я мечтал о кроваво-красных, изумрудных,
оранжевых цветах экзотических птиц. Основой была грубая шершавая материя
вроде мешковины; в одном углу я нашел маленькую черную метку, обведенную
красным, в форме буквы "Н" с косой чертой посередине. Я осторожно
тренировался на заднем дворе - невысоко, как велели расплывчатые синие
указания на листке руководства, таком тонком, что я сквозь него видел
собственные пальцы. Фокус был в том, чтобы правильно переносить вес: сидя
по-турецки почти посередине ковра, слегка наклоняешься вперед, чтобы ковер
летел прямо, налево - чтобы повернул налево, направо - направо. Ковер
поднимался, если приподнять пальцами оба края, снижался - если их чуть-чуть
опустить. Тормозил и останавливался он, чувствуя под собою поверхность.
По ночам он лежал у меня в ногах, свернутый трубкой, - в узкой щели в
недрах книжного шкафа вместе со старыми головоломками.
Много дней я довольствовался тем, что скользил туда-сюда по двору,
пролетал под ветвями диких яблонь, протискивался между сиденьем и боковой
лестницей желтых качелей или под нижними краями простыней на веревке,
дрейфовал над клумбой цинний в углу сада, а затем несся над морковью,
редиской и тремя грядками кукурузы, летал туда-сюда над деревянным полом
старого курятника - просто крыша на столбах за гаражом, - а мать с тревогой
наблюдала за мной из окна кухни. Подняться в небо мне хотелось не больше,
чем гонять на велике с холма, скрестив руки на груди. Порой мне нравилось
смотреть, как движется по земле тень моего ковра - чуть позади и сбоку. В
соседском дворе какой-нибудь мальчик постарше то и дело взмывал на своем
ковре выше кухонного окна или пролетал над сверкающей под солнцем кровлей
гаража.
Иногда ко мне на двор через низкий частокол перелетал мой друг Джои.
Тогда я гонялся за ним кругами вокруг диких яблонь и по открытому курятнику.
Он летал быстрее меня, низко наклонялся вперед, резко дергался вбок. Он даже
нападал на меня сверху, и тогда надо мной мелькала тень.