"Стивен Миллхаузер. Метатель ножей " - читать интересную книгу автора

ряской, там, куда не проникают зеленые солнечные лучи, далеко внизу, на
безмолвном дне этого мира.
Откинувшись назад и опершись на оба локтя - я прекрасно помнил эту
позу, - Альберт глядел в воду. Мы долго молчали, и мне даже стало неудобно,
хотя он, похоже, был спокоен. Дело даже не в том, что мне было неловко при
Алисе, - скорее я не понимал, что должен сказать, проехав весь этот путь.
Хочу ли я вообще говорить? Потом Альберт произнес:
- Расскажи, как живешь. - И я был ему благодарен, потому что хотел
поговорить именно об этом - о своей жизни. Я рассказал ему о почти-женитьбе,
о дружбах, которым не хватает огня, о подругах, которым тоже чего-нибудь не
хватает, о хорошей работе, которая почему-то не совсем то, к чему я
стремился тогда, давным-давно, о том, что я чувствую, будто все хорошо, но
не так хорошо, как могло быть, что я не несчастен, но и не счастлив, торчу
где-то посередине, глядя и туда, и сюда. И говоря это, я понял, будто смотрю
в одну сторону на счастье, все более неуловимое, и в другую - на несчастье,
которое постепенно проясняется, хоть и не открываясь целиком.
- Это тяжело, - сказал Альберт так, словно понял, о чем я. Меня его
тихие слова утешили, но я был разочарован, что он не сказал больше, не
доверился мне. И я спросил:
- Почему ты мне написал - ведь столько времени прошло? - Просто один из
способов спросить: "почему ты не писал мне все эти годы?"
- Я ждал, - ответил он, - когда у меня будет, что тебе показать. - Так
и сказал: "что тебе показать". И тогда мне пришло в голову, что если через
девять лет он может показать мне только свой обветшалый дом и жену-лягушку
из болота, то у меня все по-своему не так уж плохо - ну, не совсем.
Потом мы пошли по его владениям дальше, и Алиса все время была с нами.
Он мне показывал, а я смотрел. Показал старую виноградную шпалеру, которую
он снова поднял; незрелые зеленые виноградины, тяжелые, как орехи, гроздьями
свисали с гниющих перекладин.
- Попробуй, - сказал он, но виноградина была горькая, будто крохотный
лимон. Увидев мою гримасу, он засмеялся. - Мы их вот так едим, - сказал он,
собрал несколько в ладонь, а потом кинул в рот. Сорвал еще несколько и
протянул Алисе. Та стремительно слопала: плим-плим-плим.
Он показал мне гнездо дятла, склон с дикими тигровыми лилиями и старый
сарай, где валялись ржавая тяпка и ржавые грабли. Внезапно с поля
неподалеку, громко хлопая крыльями, поднялась большая птица.
- Видел? - закричал Альберт, схватив меня за руку. - Фазан! Птенцов
защищает. Вон, смотри.
- В высокой траве маршировал строй из шести маленьких, пушистых,
уткообразных существ - еле головы видны.
За ужином Алиса сидела на своем стуле, упершись горлом в край стола, а
Альберт проворно бегал между столовой и кухней. Присутствие толстой бутылки
красного вина меня обрадовало; он разлил вино в два стакана для сока с
портретами Иа-Иа и Винни-Пуха.
- Парень с бензоколонки подарил, - сказал Альберт. Внезапно нахмурился,
сжал пальцами лоб, потом просиял: - Вспомнил. "Иду вперед, тирлим-бом-бом, и
снег идет, тирлим-бом-бом"[1]. - Он налил чуть-чуть вина в глубокую тарелку
и поставил перед Алисой.
На ужин подавались: разогретая курица из супермаркета, свежий кабачок с
огорода и огромные тарелки салата. Альберт был весел, мурлыкал обрывки