"Уолтер Миллер. Гимн Лейбовичу" - читать интересную книгу автора

подол своей рясы и сел на землю. Старик тихо рассмеялся.
- Хм-м, хм-м! Тебе придется отыскать камень весьма необычной формы,
чтобы заделать эту дыру, - сказал он и покрутил посохом в свободном
пространстве, ограниченном верхним рядом камней.
Юноша кивнул и отвернулся. Он по-прежнему сидел на песке. Своим
молчанием и потупленным взором он надеялся внушить старику, что не волен ни
отвергнуть, ни принять присутствие другого человека в месте уединения во
время великого поста. Послушник начал писать сухой веткой на песке: Et ne
nor inducar in... [И не введи нас во... (лат.)]
- Я ведь еще не предлагал тебе превратить эти камни в хлеб, не правда
ли? - прервал его занятие старый бродяга.
Брат Франциск бросил на него быстрый взгляд. Вот как! Старик умел
читать и, несомненно, читал Библию. Более того, его замечание означало, что
он хорошо понял как неожиданное окропление святой водой, так и причину
уединения послушника. Зная теперь, что пилигрим просто поддразнивал его,
брат Франциск снова опустил глаза и начал ждать.
- Хм-м... хм-м! Ты хочешь остаться один, не так ли? Ну что ж, тогда я
лучше пойду своей дорогой. Скажи мне, твои братья в аббатстве дадут старику
отдохнуть в тенечке?
Брат Франциск кивнул.
- Они дадут тебе также пищу и воду, - сказал он кротко.
Пилигрим тихо засмеялся.
- За это, прежде, чем уйти, я найду тебе камень, которым ты сможешь
заделать этот проем. Да пребудет с тобой Господь.
- Но мне не нужно... - протест замер на губах послушника. Брат
Франциск смотрел, как паломник, прихрамывая, пошел между куч щебня,
временами останавливаясь, чтобы рассмотреть камень, или роясь в куче своим
посохом. Его поиски наверняка будут бесплодными, подумал послушник; ведь он
сам занимался этим с утра. Юноша решил, что будет легче разобрать и
переложить часть верхнего ряда, чем найти подходящий к проему камень:
формой тот должен напоминать песочные часы. У пилигрима скоро истощится
терпение, и он пойдет своей дорогой.
Тем временем брат Франциск отдыхал. Он молил о приходе того
внутреннего просветления, которое было целью его великопостного бдения, -
чистого пергамента духа, на котором должны быть написаны слова призвания.
Пусть оно уподобится тому Беспредельному Одиночеству, в котором Господь
простирает свою руку, чтобы коснуться его собственного крошечного
человеческого одиночества и отметить тем его призвание. Маленькая книга,
которую приор Чероки оставил ему в предыдущее воскресенье, служила неким
поводырем в его размышлениях. Этой книге было много сотен лет, и она
называлась "Sibelius Leibowitz" [Тетрадь Лейбовича (лат.)], хотя только
ничем не обоснованная традиция приписывала ее авторство самому блаженному.
- Parum equidem te - deligebam, Domine, juventute mea; quare minis...
[Слишком мало я любил тебя, Господи, в мои юные годы, о чем очень
сожалею... (лат.)] Слишком мало, о Господи, я любил тебя в годы моей
юности; и в том причина чрезвычайных сожалений моих на склоне лет. Напрасно
я бежал тебя в те дни...
- Эй! Скорее иди сюда! - донеслось из-за груды камней.
Брат Франциск бросил взгляд в ту сторону, но пилигрима не было видно.
Его глаза вновь уткнулись в страницу.