"Генри Миллер. Время убийц" - читать интересную книгу автора

овладею ею навсегда, в этом теле и с этой душою...
Вот какие жестокие слова говорит искатель, "друг Господа"; и не важно,
что сам искатель так именоваться не желает.

"Язык есть мысль, - говорит Рембо, - поэтому наступит день всеобщего
языка... Этим новым, или всеобщим, языком будет изъясняться душа с душою, он
возродит все ароматы, звуки, краски, свяжет воедино все помыслы". Ключом к
этому языку является, естественно, символ, которым обладает лишь творец. Это
алфавит души, изначальный и нерушимый. С его помощью поэт, властитель
воображения и тайный правитель мира, общается со своими собратьями по
человеческому роду Как раз для того, чтобы навести этот мост, и посвятил
себя юный Рембо экспериментам. Да каких успехов добился - и вдруг по
необъяснимой причине отверг свое призвание! Он и теперь, за гробовой доской,
не утерял духовной связи с миром; наоборот, эта связь только крепнет. Чем
более непостижимым он кажется, тем понятнее становится его учение. Парадокс?
Вовсе нет. Любое пророчество обретает ясность лишь во времени и ходе
событий. И тогда явственно проступают прошлое и будущее; общение
превращается в искусство устанавливать в любой момент времени логическую и
гармоническую взаимосвязь между прошлым и будущим. Материал годится любой,
без исключений, лишь бы его можно было обратить в ценимую от века валюту:
язык души. В этом царстве нет ни безграмотных, ни грамматистов. Нужно только
раскрыть свое сердце, выкинув за борт прежние, чисто литературные теории...
иными словами, распахнуть себя настежь. Конечно, это равносильно обращению в
новую веру. На такой отчаянный шаг решается, надо полагать, лишь тот, кто
доведен до крайности. Но если все другие пути сулят неудачу - а это именно
так, - почему не прибегнуть к этой крайней мере: к отречению от старой веры?
Ведь только у врат преисподней маячит неясный призрак спасения. Куда ни
глянь, люди везде терпели неудачу. Вновь и вновь приходилось им возвращаться
вспять, снова браться за тяжкую ношу, заново одолевать крутой и трудный
подъем к вершине. Отчего не принять вызов, брошенный Духом, и не уступить
ему? Отчего не сдаться и не войти тем самым в новую жизнь? Предвечный ждет
всегда. Одни называют его Всезиждителем, другие - Искупителем...
Однако эпигоны Рембо, равно как и его недруги, постоянно упускают из
виду следующее: он ратовал за то, чтобы начать жить по-новому. Он не пытался
основать новую школу в искусстве, дабы завлечь туда ослабевших
словоблудов, - он подчеркивал союз искусства и жизни, помогающий преодолеть
раскол, залечить смертельную рану. Божественное милосердие - вот ключ к
познанию, говорит он. В самом начале "Сезона в аду" он писал: "... На днях,
чувствуя, что вот-вот отхаркаюсь навеки, я решил вновь поискать ключ к былым
пиршествам, где я, быть может, вновь обрету аппетит. Тот ключ - милосердие.
И затем продолжает: "Это прозрение доказывает, что до той минуты я спал! "
Спал, разумеется, в аду, пребывая в глубоком забытьи, в беспросветном мраке.
Он, который "сотворил все празднества, все торжества, все драмы", в пору
своего заката вынужден навеки похоронить свое воображение. Он, величавший
себя магом и ангелом, он, освободивший себя от всех связей, от всех
притязаний, обнаруживает, что его вернули на землю и понуждают признать,
принять суровую действительность. Вахлак - вот во что его превратят. Ему
суждено, вернувшись на родину, стать никому не нужным, словно монета,
вышедшая из обращения... Какою же ложью в таком случае он питался в своих
высокомерных мечтах? ("В конце я попрошу прощения за то, что питался