"Генри Миллер. Время убийц" - читать интересную книгу автора

что мертвецам снятся плохие сны, попытайтесь рассказать историю моего
падения и моего забытья [Курсив мой (прим. автора).]. Сам я могу выразить
самого себя не более, чем нищий, что твердит без конца Pater и Ave Maria
[Pater, Ave Maria - католические молитвы - "Отче наш", "Богородице, Дево,
радуйся".]. Я разучился говорить".
Он завершил рассказ о своем личном аде... он собирается откланяться.
Осталось лишь сказать несколько прощальных слов. И вновь возникает образ
пустыни - один из самых навязчивых образов. Пересох источник его
вдохновения: подобно Люциферу, он "израсходовал" дарованный ему свет.
Остается одно - притяженье дальних краев, зов глубин, и, откликаясь на него,
он находит подтверждение и воплощение в жизни того грозного образа, что
преследует его; этот образ - пустыня. Он грызет удила. "Когда же
отправимся?.. - спрашивает он. - Когда же отправимся... приветствовать
рождение нового дела, новой мудрости, праздновать бегство тиранов и демонов,
конец суеверий; поклониться - первыми! - Рождеству на Земле? " (Как
напоминают эти слова его современника, которого он не знал, - Ницше!)
Какой революционер выразил суть долга яснее и жестче? Какой святой
употребил слово "Рождество" в более божественном смысле? Да, то речь
бунтаря, но не нечестивца. Да, то язычник, но язычник, подобный Вергилию.
Это голос пророка и прораба, послушника и новообращенного в одном лице. Даже
священник, будь он хоть идолопоклонником, суеверным и невежественным, не
может не поддержать это Рождество! "Рабы, не будем проклинать жизнь! " -
восклицает он. Конец воплям и рыданиям, умерщвлению плоти. Конец послушанию
и смирению, детским суевериям и детским молитвам. Долой ложные кумиры и
научные погремушки. Прочь, диктаторы, демагоги и возмутители черни. Не будем
проклинать жизнь, будем поклоняться ей! Христианство, этот небольшой эпизод
в мировой истории, всегда было отрицанием жизни, отрицанием Бога, отрицанием
Духа. О свободе мы даже не мечтали. Освободите ум, сердце, плоть! Дайте волю
душе, чтобы она правила, ничего не опасаясь! Сейчас - зима жизни, а "я не
доверяю зиме, потому что это - сезон покоя! " Дайте нам Рождество на
Земле... а не христианство. Я никогда не был христианином, никогда не
принадлежал к вашему племени. Да, для вашего света глаза мои сомкнуты. Я
скотина, неф... но я могу спастись! А вы - ненастоящие негры, слышите, вы,
скупердяи, маньяки, изверги! Вот я - настоящий негр, и книга моя
негритянская. Слушайте, давайте устроим Рождество на Земле... Сейчас,
сейчас, слышите? И никаких "на том свете возрадуемся"!
Так он неистовствует. "Мысли не ко времени", что и говорить.
"А, да ладно... - словно бы вздыхает он. - Иногда мне видятся в небе
бесконечные пляжи, усеянные ликующим разноплеменным белым людом. Какое-то
мгновенье ничто не стоит между ним и непреложной достоверностью мечты.
Будущее представляется ему как неизбежное осуществление глубочайших
человеческих чаяний. Ничто не может помешать наступлению этого будущего,
даже ненастоящие негры, которые насилуют этот мир во имя закона и порядка.
Грезы витают перед ним - достоверные, продуманные до мелочей. Развеиваются
жуткие, отвратительные воспоминания. А с ними и сожаления. Он еще отомстит -
ретроградам, "друзьям смерти". Пусть ухожу я в дикие просторы, пусть жизнь
свою превращаю в пустыню, пусть отныне обо мне ни одна душа не услышит,
знайте, вы, все до единого, что мне дано будет познать истину телом и духом.
Вы сделали все возможное, чтобы скрыть истину; вы стремились погубить мою
душу; в конце концов вы раздробите мое тело на дыбе... Но я узнаю истину,