"Алексей Миллер. Украинский вопрос в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ века) " - читать интересную книгу автора

замечает Левченко, - по происхождению, быту и языку представляют одно племя,
но по месту жительства носят разные названия". Далее он эти названия
перечисляет: гетманьцы (юг Черниговской губернии), степовики (Полтавская и
Екатеринославская губернии), украинцы ("жители Киевской губернии, которая
называется Украиною"), русины (Люблинская губерния и Галиция), гуцулы
(Карпаты), польщаки (Подольская губерния, "называемая у простонародья
Польшею") и так далее. К понятию "Польща" Левченко делает любопытное
примечание, что в Новороссии это название часто применяют также к Волыни и
Украине.(88)
Трудно однозначно судить, в какой степени представления самих крестьян
о том, к какой общности они принадлежат, совпадали со взглядами Левченко.
Галицийские русины, например, даже в начале XX в. говорили, что ходят на
заработки "в Россию", хотя отправлялись они на территорию современной
Украины. О польских крестьянах в той же Галиции В. Витос вспоминает, что
"жившие на правом берегу Вислы очень долго считали своих соседей с другого
берега Москалями, удивлялись, что те говорят по-польски, и относились к ним
с большим предубеждением, чем к немцам или евреям".(89) Ясно, что в
крестьянской иерархии идентичностей сословная и религиозная принадлежность
(православные крестьяне), династическая лояльность, а также локальная
идентичность ("мы местные", то есть гетманьцы, украинцы, польщаки) во всяком
случае стояли выше "общерусинской". На Правобережье в 1863 г. эти
православные крестьяне, верные православному царю, с воодушевлением ловили
польских повстанцев, шляхтичей-католиков. Правительство этот энтузиазм
использовало с оглядкой, боясь повторения галицийской резни шляхты в 1846 г.
Термин "украинцы" как общее название Левченко не упоминает. И не цензура
тому причиной - в том же номере Костомаров пишет об украинском языке в
современном значении этого слова. Следовательно, мы должны отдавать себе
отчет в том, что в середине XIX в. только ничтожное меньшинство жителей
современной Украины называло себя украинцами в том смысле, в каком этот
термин употребляли украинофилы.
В уже цитированной дискуссии украинских историков Рудницкий сделал
очень важную оговорку: "Добросовестный исследователь должен сознавать
опасность анахронизмов. Поэтому он будет уделять пристальное внимание
содержанию того или иного термина в каждый конкретный момент и семантической
эволюции этого термина. В начале XIX в., например, термин "Украина"
официально использовался только применительно к Слобожанщине. Это объясняет,
почему писатели того времени могли противопоставлять "Украину" (то есть
область Слободской Украины) "Малороссии" (Черниговской и Полтавской
губерниям, бывшей Гетманщине). Польские источники девятнадцатого века
регулярно говорят о "Волыни, Подолии и Украине", последнее означает здесь
район Киева. Еще дальше в прошлое, в XVII в., "Украина" означала территорию
под казацкой юрисдикцией, то есть не включала Галиции, Волыни и Закарпатья.
В этих областях термин "Украина" утвердился только в XX в., в ходе
национально-освободительного движения и последних политических
изменений".(90) С учетом такой оговорки практику ретроспективного применения
устоявшихся национальных терминов в большинстве случаев можно принять как
неизбежное зло.
Но для работы, посвященной именно процессам формирования национальных
идентичностей, этот компромисс все же неприемлем. Тот же Рудницкий написал
однажды, что "среди проблем, стоявших перед украинским народом в XIX в.,