"Алексей Миллер. Украинский вопрос в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ века) " - читать интересную книгу автора

украшением русской литературы". Уже в 1919 г. "несметные украинские побоища
и зверства (времен Б. Хмельницкого. - А. М.), кровавый хам Разин" стоят у
Бунина через запятую, в одном ряду примеров "русского бунта, бессмысленного
и беспощадного".(79) В творчестве Бунина, как и многих других писателей того
времени, можно найти бессчетное количество примеров такого рода, когда идея
русской общности, объединяющей всех восточных славян, даже не постулируется
специально, но без труда выявляется в высказываниях по другим поводам. Этим,
собственно, подобные высказывания и ценны, поскольку показывают, что
представление об "общерусской" общности было для их авторов естественным, не
требующим объяснений и доказательств.
Культурная и историческая специфика Малороссии, равно как особый
региональный патриотизм малороссов, были вполне приемлемы в глазах
сторонников концепции большой русской нации до тех пор, пока не входили с
этой концепцией в противоречие. Более того, в первой половине XIX в.
малорусская специфика вызывала живой интерес в Петербурге и Москве как более
красочный, романтичный вариант русскости.(80) Упомянутый рассказ Бунина
может служить примером, что у многих такое отношение сохранилось и позднее.
Литературные опыты на "малорусском наречии", отражавшие специфику местной
жизни, вызывали благожелательный интерес в Петербурге и Москве как часть
русской литературы, но попытка трактовать это "малорусское наречие" как
отдельный от русского, самостоятельный украинский язык была для сторонников
концепции большой русской нации неприемлема. Украинский национализм отрицал
малорусскую идентичность, которая могла мирно уживаться с общерусской, и
создавал свой образ идеального Отечества, стоявший в конфликте и с польским,
и с русским. Украинская идея "отбирала" у русской не просто часть
национальной территории, но "Киев - мать городов русских", место обретения
православной веры и государственности, а также лишала идеологической основы
в конфликте с польским движением. Не случайно наиболее влиятельный русский
националистический журналист М. Н. Катков рисовал украинофилов вольными или
невольными агентами "польской интриги".
Вызов со стороны других национализмов воспринимался правительством и
русским общественным мнением как вызов "извне", в то время как угроза
украинского национализма для сторонников общерусской нации была диверсией
изнутри "национального тела". Вплоть до царствования Александра III,
ознаменовавшегося заведомо обреченной на неудачу попыткой проведения
русификаторской ассимиляторской политики в масштабе всей империи,
русификация на окраинах носила ограниченный характер. Это могла быть, если
воспользоваться определением Э. Тадена, административная русификация в духе
политики Иосифа II в Австрийской империи, направленная на обеспечение более
благоприятных условий функционирования централизованного правительственного
аппарата. В определенных условиях русификация могла носить характер
репрессивной меры, своеобразного наказания за нелояльность, как это было в
Царстве Польском после восстаний 1830-1831 и 1863-1864 гг. Но в обоих
случаях задача тотальной языковой ассимиляции местного населения не
ставилась. В результате репрессий против польской культуры в Царстве
Польском, то есть на территориях с преобладанием этнически польского
населения, могли быть предметом торга, в отличие от таких же и более жестких
мер в Юго-Западном крае и в части Северо-Западного края, то есть на "исконно
русских землях", потому что здесь они были средством "обрусения",
понимавшегося как восстановление подлинного характера этих земель,