"Максим Михайлов. Мы все осетины " - читать интересную книгу автора

лишний раз не снижать скорости, здесь нас не слишком-то жалуют, то и дело
ловлю на себе неприязненные, а порой и откровенно угрожающие взгляды редких
прохожих. Такое впечатление, что они знают, куда и зачем мы ездили и кого
сейчас везем по их главной улице. Хотя откуда бы им знать? Беженцы
предусмотрительно пригибают головы, стараются вести себя тише воды, ниже
травы, лишь бы их не заметили. Наконец мимо мелькают крайние дома, бросается
напоследок в глаза какая-то вывеска с непонятной грузинской лозой
выписанными буквами. Вот пожалуйста, полюбуйтесь. Даже писать по-русски мы
уже не желаем!
Едва миновали грузинское село беженцы оживляются, начинают шумно
переговариваться, жестикулировать руками, сидящие ближе к бортам яростно
плюют на дорогу, шипя проклятия. Стараясь придать голосу нужную строгость
кричу им чтобы заткнулись. Вроде действует, шум постепенно стихает. Сидящая
слева от меня в середине кузова сморщенная старуха лезет в свою котомку и
долго там копается. "Наверное косметичку ищет, карга старая! Решила макияж
подправить", - решаю я про себя, и от этой мысли меня разбирает неуместный
на грани истерики смех. Нет, не косметичку... Мелко дрожащие морщинистые
руки, больше похожие на высохшие лапки какой-то диковиной птицы, чем на
нормальные человеческие конечности извлекают из котомки сложенный пополам
пирог. Я уже видел такие, местные их довольно часто пекут, один из элементов
национальной кухни. Пепс даже как-то говорил, как они правильно называются.
Дайте-ка сообразить... Картофджины? Или еще как-то в этом роде... Короче
язык сломаешь пока выговоришь. Причем так называются те, которые с
картошкой. А бывают еще с медом и сыром, те зовутся по-другому. Однако
ничего себе, бабуся, спокойная, как танк, вот перекусить решила...
Однако тут я ошибся, старая осетинка что-то прошмакав беззубым ртом
протянула пирог сидевшему напротив Ваське Лебедеву. Тот пытался отказаться,
отнекивался крутя бритой под ноль башкой, но старуха настойчиво впихнула ему
в грязные покрытые черными разводами копоти пальцы нежную подрумяненную
мякоть. Потом снова полезла в недра своей потрепанной сумки, извлекла оттуда
еще одну сложенную пополам лепешку и ткнула ее прямо в жадные лапы кого-то
из вечно голодных молодых на другой стороне кузова. Васька тем временем все
сидел зажав в руках пирог и тупо смотрел на него, не зная что же с ним
сделать. Есть отчего-то казалось неудобным, отдать назад, тем более...
Окончательно разрешили его сомнения потянувшиеся со всех сторон солдатские
пятерни, перепачканные дорожной пылью и копотью, с неизбежной траурной
каймой под ногтями пальцы, вцеплялись в еще теплое тесто, рвали его
неровными клочьями... Вскоре жадное чавканье заглушило даже вой мотора.
Старуха наблюдая за тем, как жадно почти не жуя заглатывают ее стряпню наши
обжоры чуть заметно улыбалась, одобрительно качая головой и что-то
приговаривая по-своему, непонятное, но явно ласковое и поощрительное.
Мне, как старшему здесь тянуться за пирогом, роняя авторитет, конечно
не престало, но армейская иерархия штука практически незыблемая. Мою долю -
разлохмаченный оборванный по краям кусок весьма приличного размера, мне
заботливо передали по цепочке, вдоль борта. Только взяв пирог в руку, ощутив
кожей пальцев его восхитительную мягкость и еще не растраченное тепло, я
осознал, насколько же на самом деле голоден. Вряд ли вы мне конечно
поверите, но по моим личным наблюдениям, солдат хочет есть всегда, ну
конечно за исключением тех случаев, когда он просто умирает от усталости и
готов отрубиться там же где сейчас находится и спать до самого дембеля. Еда