"Максим Михайлов. Мы все осетины " - читать интересную книгу автора

испытывая некое иррациональное облегчение, будто выплеснул изнутри то, что
так долго давило и распирало мою грудь, пробивая себе дорогу. Молчание
делается уже просто невыносимым, я согласен на все, пусть будет недоуменная
отстраненность, холодное презрение или даже, тот невольный испуг, что мы
испытываем встретившись вдруг лицом к лицу с сумасшедшим. Я согласен, лишь
бы не длить дальше эту безмолвную пытку. Собравшись с духом, как перед
прыжком в холодную воду, я поднимаю склоненную на грудь голову, смотрю ей
прямо в глаза. А она будто даже не замечает этого. Луиза мечтательно смотрит
вдаль, куда-то поверх моей головы, вряд ли она видит сейчас запруженный
туристами Арбат, сувенирные лавки и сидящего перед ней уличного художника.
Она сейчас явно не здесь. Где же? Неужели в той самой, стонущей под ударами
конских копыт степи, что привиделась мне при взгляде на ее лицо?
Мир вокруг внезапно перестает существовать. Остаемся только мы, я и
она, вдвоем. Вязнут в плотном сером тумане людской гомон и немелодичные
режущие слух аккорды бродячего музыканта, пропадают шум машин и порывы
пахнущего угарным газом ветра. Нет вокруг ничего, ни людей, ни машин, ни
шумной разнаряженной улицы. Ничего не осталось во всей Вселенной. Только я и
девушка с полузакрытыми глазами и раскрасневшимся, обдуваемым вольным
степным ветром лицом. Кажется я слышу как бьется ее сердце... Хочется
дотронуться до нее, ощутить тепло ее сильного, напоенного энергией,
молодого, зовущего тела. Грохочут, бьют железными подковами землю конские
копыта! "Луиза... - шепчу я пересохшими губами ее имя, пробую его на вкус,
сплетаю знакомые с детства звуки в чужое непривычное сочетание. - Луиза!" И
серое марево отгородившее нас от мира рушится от звуков моего голоса.
Проступают через редеющий туман очертания домов, пробивается вечное
монотонное гудение большого города сплетенное из сотен и тысяч с детства
знакомых неизбежных звуков.
Она вздрагивает, будто внезапно проснувшись, и смотрит на меня широко
распахнутыми глазами, зрачки - черные омуты, бездонные горные ущелья, в них
можно нырнуть и падать, падать до скончания времен. Она еще вся там, грудь
тяжело вздымается под распахнутой легкой курткой, точеные пальчики рук
крепко сжаты в кулачки, губы плывут в недоуменной стеснительной улыбке. Губы
первыми отреагировали на ненормальность происшедшего, они уже спешат
смущенно улыбнуться, показывая, что на только что случившееся не стоит
больше обращать внимания. Они первыми пытаются вернуться обратно в надоевшую
скучную, но такую уютную и безопасную обыденность. За улыбкой последуют
слова, ироничные и чуть насмешливые и тогда, все что сейчас было с нами уже
не воскресить, оно умрет, не успев даже толком родиться. Поэтому я спешу
спросить, пока еще не перейдена обратно грань разумного и рационального,
пока она еще не забыла того, что только что испытала:
- Вы увидели это? Правда, ведь? Увидели то, о чем я рассказывал?
И ползущая по губам улыбка замирает, исчезает, отбрасывая желание снова
закрыться, спрятаться под привычно натянутый панцирь, который лишь на миг
приоткрылся, выпуская на поверхность то, что принято называть душой.
- Да... - легко и еле слышно, словно дуновение прохладного вечернего
ветра.
- Правда, увидели? И как это было? - не отстаю я, не даю вынырнуть
обратно на уровень обычного повседневного общения, не отпускаю зажегшийся
вдруг внутри свет.
- Это было чудесно, - шепчет девушка едва приоткрывая губы. - Это было