"Наталья Михайлова. Оловянное царство " - читать интересную книгу автора

Гойда же, трогая каганец и глядя неотрывно на светлое пятнышко, отвечал
смятенно и глухо:
-Я пекло видел во сне. Что будто бы черти там с копытами и хвостами, и
рога у них, и на кобылу кладут человека, кнутами бьют...
-Бог с тобой, Евстратушка! - воскликнул медведчик Михал. - Ты же еще не
много выпил!
-...не пойду во фрязи, - продолжал все так же Евстрат, - и не буду боле
людей потешать. Не то быть мне в пекле. Как во сне-то стрельцы привели меня
к сатане, а сатана говорит: "Он домрачей, дайте ему домру". Дали мне, я
заиграл, а она загорелась у меня в руках. Чую - жжет, а бросить не могу.
Приросла будто.
Свесив голову над столом, обронив на лоб густые светло-русые пряди,
Гойда проговорил все это, точно в бреду, и в конце окинул своих собратьев
таким страдающим взглядом, что они поотводили глаза. Дед Шумила приоткрыл
рот и жалостно взялся за щеку. Никишка Щегол упрямо нахмурился. Самому
безбожнику Михалу разбередило душу такое нешуточное упоминание пекла. Он с
нажимом проговорил:
-Враки вракуют, Евстратушка, а ты слушаешь и дурацкие сны себе снишь.
Но Евстрат Гойда, опершись лбом на ладонь, завороженно глядел на
горящую точку в каганце.

Евстрат Гойда был, говоря нашим языком, премьером своей труппы. Он умел
понравиться публике. С простодушием уличного артиста парень старался делать
то, что ей было по вкусу, не видя никакого другого смысла в своем искусстве.
Гойда понимал, что уличной и базарной толпе нравится его стать, и он
особенно старался ее показывать: держал на плечах деревянный помост, на
котором играл на дудке дядька Михал и кружился полуторагодовалый медведь;
подбрасывал кузнечные молоты; выступал акробатом-"нижним" в паре с "верхним"
Щеглом. Евстрат понимал и то, что людям потешно, когда он, богатырь, рядится
в бабье платье, разыгрывает пантомиму с непристойными жестами и затевает
борьбу с медведем.
Маленькая ватага Гойды сложилась сама собой. Прежде парень ходил с
ватагами других вожаков, несколько лет назад побывал в неметчине. Старый
бахарь дед Шумила стал держаться Евстрата, потому что тот не гнал его от
себя и не обижал: старик считал молодца Гойду своим кормильцем. Никишка
Щегол, который пару годков назад был еще мальчишкой, тоже признал Евстрата
как кормильца и вожака. Когда к этим троим прибавился медвежий поводчик, то
ватага уже могла выступать самостоятельно.
Чернобородый, седоватый медведчик Михал был не подарок. Он редко
поддерживал с ближними хотя б худой мир, а все больше бывал с ними в
состоянии доброй ссоры. Дед Шумила сразу раскусил суть его склочной натуры:
-Вот же аспид ядовитый, такая змеюка подколодная!
Напросившись к Гойде в сотоварищи, Михал стал дразнить Щегла, помыкать
дедом Шумилой, а сам Евстрат скажи слово - Михал ему сыплет десять. Раз
медвежий поводчик так досадил миролюбивому Гойде, что тот двинулся на него
грудью:
-Ты, дядька Михал, помни: я молчу, молчу, а ударю -дух вышибу!
Михал бесстрашно посмотрел в его нахмуренное лицо, с нежданной
сердечностью взял за локоть:
-Ну, прости, Евстратушка, не сердись. Боле не буду.