"Наталья Михайлова. Оловянное царство " - читать интересную книгу автора

тарабарщину. Так подражают птицам. Но Щегол рассмешил народ на базарной
площади, имел успех. К общему веселью он даже поговорил с публикой: те ему
по-немецки, а он им по-тарабарски, зато с точностью имитируя голос и манеру
речи своего собеседника.
Теперь Щегол ушел "во фрязи" навсегда, "на житье", сказал он своим.
Звал с собою и их. Ватага держала совет в кабацкой избе: за скобленым столом
пили ячменную сивуху.
-Идемте, братцы, со мной. Что нам делать на Москве? - уговаривал
Щегол. - Вон, глядите, великий-то боярин Никита немцев нанял и на немецкий
лад потехи устраивает. Нас гонят, а им ничего! Так пойдем же, братцы, во
фрязи. Тогда и нас, может, на Москву с хлебом-солью позовут, как станем
немцами.
Рядом со своей чаркой Щегол положил на стол ладони, сцепив пальцы:
пальцы сцепились, побелели от напряжения и застыли в тоске по лютне.
-Никишка, Никишка, не ходи! - наставительно повторял дед Шумила.
Путь из Москвы за границу представлялся ему очень долгим, дольше
оставшихся ему дней жизни. Ему теперь чудилось, что туда и вовсе нельзя
дойти.
Косматый медведчик Михал ерничал:
-Захотелось Щеглу за море лететь? Из грязи - во фрязи? Знай Щегол свою
рощу. Замерзнешь, не долетишь.
Скоморохи - "меж двор скитальцы". Всяк из них знал по именам многих,
кто замерз на дороге "меж двор", не допросившись ночлега у хозяев.
Никишка возражал, что ватага набирается почти в три десятка человек:
так, чтобы и от волков оборониться, и добыть ночлег силой, коли не пустят
добром. Лишь бы пройти через холодную Русь, а там!..
-Ты, дядька Михал, только зря цепляешься к человеку как банный лист, а
там я новую лютню себе заведу, опять играть стану, - с горячностью возразил
Михалу Щегол.
Как всякий человек, который еще недавно считался ребенком, Никишка
обидчиво встречал насмешки на свой счет. Михал, глядя на него, только
смеялся глазами.
На столе в глиняных плошках плавали в жиру горящие жгуты из тряпичек.
Богатырь Евстрат Гойда с любопытством совал пальцы в огонь. Он был силовым
жонглером: жонглировал кузнечными молотами-балдами. Ладони Гойды так
огрубели от подхватывания на лету полупудовых молотов, что он не чувствовал
ожога от небольшого пламени каганца, а только с напряженным вниманием
смотрел, как на пальцах остаются черные следы копоти.
В роду Гойды имелось уже несколько поколений скоморохов. Все они носили
это прозвище, которое пошло от выклика плясовой: "Гойда! Гойда!" Сам Евстрат
был славен другим талантом: он одновременно подбрасывал и ловил две балды и
два куриных яйца. Эту штуку больше не мог повторить никто из знакомых ему
веселых людей: одним не хватало силы, другие сразу терялись от смены
ощущений, когда в руку приходил то тяжелый молот, а то яичко.
Собравшись "во фрязи", Щегол особенно рассчитывал на Гойду. Тот,
сказали бы в наши дни, исполняет уникальный эксцентрический номер, - что ему
сидеть на Руси, когда он припеваючи проживет у басурман? Никишка Щегол не
только думал найти в нем надежного спутника для дороги, но внутренним взором
уже рисовал себе их с Евстратом успех за морем, где-нибудь на площади перед
ратушей или собором, в кольце тамошних базарных зевак.