"Вацлав Михальский. Для радости нужны двое ("Весна в Карфагене" #3) " - читать интересную книгу автора

дать? - Он сковырнул корявым пальцем слезу из левого глаза и, вдруг просияв,
отстегнул от пояса кобуру с пистолетом. - Вальтер, проверенный, бьет без
осечки, держи! - Он протянул ей пистолет в кобуре из мягкой кожи. - Ладно,
будь жива-невредима! - Не в силах говорить, Грищук ссутулился и пошел в
штабную палатку. А Александра попрощалась со всеми разом, без
рассюсюкивания, подняла вверх руку, дескать, всем привет, села в грузовичок
и уехала навсегда из ППГ, с которым в ее жизни было связано так много
прекрасного и страшного.
Грищук все сказал правильно: с батальоном морской пехоты она так и шла
из боя в бой, из пекла в пекло. Сначала она искала смерти, а потом это
прошло. Сначала она горела жаждой мщения немцам, но потом и это прошло,
притупилось. Ее неукротимая воля, знания и умение спасли жизнь многим.
Только к этому она и стремилась теперь - спасти своих, спасти и сохранить...
До сегодняшнего штурма Севастополя почти весь личный состав батальона
меньше чем за полтора года сменился на глазах Александры трижды - выбивали.
Хотя были и такие, как военфельдшер Домбровская, - заговоренные, которых ни
в одном бою даже не царапнуло. На то она и война... Заговоренный был и их
комбат - Батя... До комбата он поднялся меньше чем за год от командира
взвода разведчиков. Батя был невысок ростом, коренаст, со спины - мужчина, а
с лица - мальчишка мальчишкой, как будто ему было не двадцать пять, а лет
восемнадцать.
- У меня и мама такая, - объяснил он насчет своей моложавости
Александре. - Когда я пошел на войну, ей уже тридцать восемь лет было, а все
думали, что она моя сестра, а не мама, вы представляете?!
Лицо у Бати было смуглое, чистое, скуластое, с чуть раскосыми
монголовидными глазами серого цвета, точнее сказать, то серого, то зеленого,
то почти голубого - в зависимости от настроения. У него было много хороших
качеств: он был бесстрашен, добр, вспыльчив, забывчив на плохое и памятлив
на хорошее, прямодушен и вместе с тем склонен к лести, точнее - безоружен
перед похвалой, пусть даже и чрезмерной. У него было исключительное чувство
юмора, притом в огромном для его лет диапазоне, и он не упускал ни малейшей
возможности посмеяться, в том числе и над самим собой. Последнее располагало
к нему сослуживцев, особенно подчиненных. Батя пришел на войну с третьего
курса физико-математического факультета, кажется, смоленского пединститута.
Да, наверное, смоленского, потому что его жена погибла под бомбежкой в
первые дни войны. Он был неистощим на всякого рода военные хитрости и
проделки, многие из которых казались на первый взгляд ребячливыми. Поэтому
командование относилось к нему как к слишком азартному и не вполне
серьезному командиру, которому просто везло, да и только! То однажды, в
ночном бою, он приказал одной из рот батальона раздеться до нижнего белья и
так пойти в атаку на немцев; то организовал страшный грохот, велев захватить
на подвернувшемся по пути заводике оцинкованные ведра и бить по ним
прикладами автоматов, - не всему батальону, а только двум ротам, которым дал
команду обходить противника с флангов, а тем временем без лишнего шума
устроил основными силами прорыв в центре немецкой обороны; то, правильно
рассчитав ветер, поджег летней ночью в степи ковыль, направил летучий огонь
в сторону противника, а сам обошел немца по балкам, с левого фланга и ударил
ему в тыл; был даже случай, когда Батя использовал стадо коров и его бойцы
подошли под их прикрытием максимально близко к немецкой обороне и смяли ее.
Командование хотя и считало Батю человеком хулиганистым, несерьезным, но